– Кто вызывал? – повышенным и недовольным голосом спросил тюремный врач.
– На сей раз человек умер без помощи смерти, – объяснили арестанты хором.
– Ну и хорошо, одним врагом станет меньше, – сказал самодовольно человек с круглой головой. Повернулся и мгновенно исчез за дверью.
Бесполезно было жаловаться и просить о чём-либо этого тюремного борова. В его руках никогда не бывало простого бинта, ампулы йода, которые, как известно, носят все врачи. Ходил он всегда с пустыми руками. Никто, даже те, кто сидел по году и больше, никогда не видели в его руках фонендоскопа. Сердце он прослушивал прикладыванием уха к груди больного. Всех, даже и тех, кто через несколько дней умирал, он оценивал с крепким здоровьем. Назначение этого человека было совсем другое, чем принято считать на свободе. В тюрьме его работа сводилась не к помощи больному, наоборот, удостоверению наступившей смерти после расстрела. Без его подписи акт о приведении приговора в исполнение считался недействительным.
После короткого перерыва Чечелашвили продолжил рассказ:
– Морозов мне говорит: «Ты шпион!». Я возражаю: нет, говорю, я не был шпионом и никогда не буду. Ты докажи, говорю, потом будешь меня оскорблять. «А тут написано, что ты шпионил, готовил чертежи прицела для посылки в Италию». Морозов показывал на три объёмистых папки. Видимо, в одной было моё дело, в двух других – дела двух других подследственных. Он все три папки выдавал за тома по моему делу. Откуда, думаю, столько бумаг могли собрать?!
«Вот твоя переписка с Бумталь», – продолжал он показывать на папку. Кто такая Бумталь, спрашиваю. «Не знаешь? Твоя сестричка Кето». «Я знаю Кето Чечелашвили. Бумталь я не знаю, отказываюсь что-либо о Бумталь говорить». «Уже забыл?» – он силой перетянул меня жгутом кабеля. Я сдержался.
«Значит, ты уже и Кето забыл? – орал он, и снова ударил меня проводом по голове и спине. – Она в письмах тебе писала шифром. Мы уже раскодировали его».
Что я мог сказать? Сижу, молчу. Вдруг – прозрение, и я спросил: «Какой мерзавец мог выдумать такую ложь? Никаких шифров не было. Это была семейная переписка». Он несколько минут походил по комнате, не оставляя меня без своего внимания. Затем сел на прежнее место и снова спросил: «Признаёшь себя виновным, что тебя завербовала Бумталь и ты стал шпионом в пользу Италии?» – уж в который раз он задавал этот вопрос и я, сдерживаясь, спокойно ответил: «Гражданин следователь, я уже сто раз сказал, что не был шпионом». Тогда он встал, вышел из-за стола и начал меня бить по голове, по спине, как собаку, которая проштрафилась перед хозяином. Было очень больно. В глазах зажигались огни. Я рассвирепел тоже, вскочил со стула и закричал: «Морозов, ты шпион! Ты, ты, ты! Ты – враг народа!» Он продолжал бить. Я упал. Он схватил меня за ворот, снова посадил на горбатый стул и опять ударил чем-то тяжёлым. Я потерял сознание и не помню, что было дальше. Когда ко мне возвратилось сознание и я поднялся, он подошёл вплотную и ударил меня кулаком в висок, я упал и заплакал, он ещё ударил ботинком в грудь, затем в поясницу. Мне стало очень больно, и я снова потерял сознание. Кто-то полил на меня воду, поднял и посадил на тот же горбатый стул. Когда я обрёл человеческую возможность сидеть, Морозов снова начал: