Маргарита Леонардовна села, сложив длинные, тонкие пальцы на столе. Они казались вылепленными изо льда, совершенными и безжизненными.
«Геннадий, – начала она, и ее голос оставался таким же спокойным, каким бывает только перед бурей, – у нас есть для вас особый объект».
Геннадий внутренне сжался, словно готовясь к удару. «Особый объект» в ее устах всегда, всегда означало катастрофу, бездну проблем, откуда нет выхода.
«Адрес – улица Хрустальная, дом 13, квартира 66. Двушка».
«Двушка?» – Геннадий удивленно поднял бровь. Обычно ему доставались самые безнадежные, крошечные однушки, проклятые студии, от которых отворачивались даже самые отчаянные покупатели.
«Да. Но… с нюансами».
Она подвинула папку, и Геннадий, с внутренним трепетом, осторожно приоткрыл ее. На первой же фотографии была изображена обычная, на первый взгляд, хрущевка. Обычная, если не считать того, что штукатурка отваливалась с фасада, словно кожа с разлагающегося трупа, а окна, пустые и темные, выглядели как глазницы черепа. Квартира внутри… это было нечто. Обои висели клочьями, напоминая древние, истлевшие свитки, пол местами прогнил, издавая запах плесени и тлена, а в углу потолка зияла дыра, словно туда провалился не метеорит, а сама надежда.
«Объект, мягко говоря, неликвидный. От него отказались все. Даже те, кто работал в нашем… филиале на погосте», – она позволила себе легкую, едва заметную усмешку, которая, впрочем, не добавила тепла ее лицу. – «Но я верю в ваш опыт, Геннадий. И в ваше… долголетие. У вас есть месяц. Или…» – Маргарита Леонардовна сделала выразительную паузу, и Геннадий почувствовал, как по его бессмертному позвоночнику пробегает нечто холодное, как ледяное дыхание могилы, словно сама Смерть погладила его по загривку. – «Или можете считать, что ваша бессмертная карьера в этом агентстве завершена. Навсегда. Без права на перерождение».
Он посмотрел на нее. В ее глазах не было ни тени сочувствия, ни капли сожаления, лишь холодный, расчетливый блеск, сияющий, как отточенное лезвие. Она была символом его вечной борьбы. Борьбы с абсурдом, с рутиной, с собственным бессмертием, которое, казалось, лишь увеличивало его страдания. Он принял папку, ощутив ее холод, словно холодную лапу судьбы, которая крепко сжала его. Он должен был продать эту квартиру. Иначе… иначе оставалась только та самая пенсия на берегу Стикса, но уже без денег, без надежды и даже без весла, чтобы переплыть реку забвения. Лишь мрак и пустота, куда более страшные, чем любая работа.