Глава 2: Призраки бюрократии и запахи прошлого
Улица Хрустальная встретила Геннадия не просто типовой картиной спального района – она окутала его плотным, осязаемым покрывалом уныния. Обшарпанные фасады домов, словно изъеденные коррозией остовы древних кораблей, унылые, побитые жизнью детские площадки, где скрипели качели, словно чьи-то стоны, исписанные граффити заборы, за которыми таилось что-то неуловимо серое. Воздух здесь был густой, как кисель, пропитанный не только выхлопами старых машин, но и едким запахом пригоревшей гречки из чьей-то форточки, и еле уловимым, но навязчивым ароматом сырости и плесени, который, казалось, исходил не от конкретных луж, а от самой души этих домов. Двор дома номер 13 был завален мусором, небрежно разбросанным, как обрывки чьих-то неудачных жизней, а из подъезда несло затхлым, удушающим запахом кошачьей мочи, старости и какой-то, едва уловимой, безысходности.
Геннадий поднялся на третий этаж. Лестничные пролеты были погружены в вечную полутьму, словно тоннели, ведущие в небытие. Осыпавшаяся штукатурка хрустела под ногами, как мелкие кости, словно он ступал по осколкам чьей-то давно разбитой, забытой жизни. Он нашел квартиру 66. Деревянная дверь, кажется, ни разу не видевшая ремонта с момента постройки дома, была покрыта бесчисленными, отслаивающимися слоями облупившейся краски, словно чешуя доисторического чудовища. Она скрипнула, когда Геннадий открыл ее старым, ржавым ключом, издавая звук, похожий на стон старой, переломанной кости, и выпустила волну холода.
Внутри царил не просто холод – это был пронизывающий, могильный холод, от которого стыла кровь. Воздух был плотный, почти осязаемый, пах пылью, затхлостью, и чем-то еще – чем-то едким, похожим на запах древних, пожелтевших документов, смешанный с запахом давно не проветриваемой побелки. Геннадий включил свет. Тусклая, почти невидимая лампочка под потолком в прихожей осветила настоящий хаос: груды коробок, пожелтевшие, словно мумифицированные газеты, мебель, обтянутая белыми простынями, словно призраки на каком-то зловещем шабаше. Каждая тень казалась живой.
«Ну что, жилище моей мечты, обитель моего вечного проклятия», – пробормотал Геннадий себе под нос, проходя в гостиную. Пол под ногами угрожающе прогибался, половицы стонали и скрипели, будто жалуясь на свою нелегкую участь и тяжесть его многовековых шагов. Обои свисали лохмотьями, напоминая древние, полуистлевшие свитки с давно забытыми проклятиями. А потом он услышал.