Их голоса звучат во мне хором, когда тревога шепчет: Ты один. Лечебные процедуры
а) YouTube-детокс
Показание: когда дочь цитирует блогера-примитива.
Дозировка: 1 час БГв наушниках +20 минут дискуссии о том, почему Довлатов – это круто
б) Терапия отцовством
Феномен: при виде детей мои морщины разглаживаются, а внутренний критик засыпает. Побочный эффект: внезапные слёзы во время школьных утренников.
в) Экстренная помощь -Когда накатывает:
Открываю фото, где жена спит с кошкой на груди.
Перечитываю смс от Мурада: Приходи в гости, философствовать будем после. Включаю голосовую почту сына: Пап, а, правда, что ты раньше был пиратом? Рентгенограмма души
Затемнения: Страх повторить отцовские ошибки, но дети смеются громче, чем плакал я в их возрасте. Тень «демона», который теперь больше похож на уставшего клоуна. Просветления: Место, где хранится первое стихотворение жене.
Шрам от разбитой бутылки, превратившийся в карту спасения. Рецепт на сегодня —
Принимать:
3 объятия перед завтраком
1 признание в слабости, допускается другу.
5 минут наблюдения за тем, как сын смотрит анимэ или собирает что-нибудь из лего. Противопоказания:
Одиночество.
Мысли об «идеальном отце».
Просмотр детских фото после полуночи. Итак – мне 52.
Я – коллекция из: 7% страха,
15% профессиональных тайн и не только, 23% стихов, которые стыдно показать,
55% света, который льётся из глаз моей жены, когда она говорит: «Всё будет хорошо». И это единственная математика, в которой я уверен.
Автопортрет в пятидесяти двух оттенках.
Пятьдесят два. Возраст, когда зеркало начинает врать с благими намерениями – добавляет света там, где уже поселились тени, смягчает уголки губ, затянутые в узлы тревог. Я прикасаюсь к отражению, и стекло холодеет под пальцами, как крышка рояля в пустом концертном зале.
Я врач-психиатр.
Мой кабинет пахнет старыми книгами (я так думаю) и свежим страхом. Здесь люди распаковывают себя, как подарки, забытые на чердаке. Одни с восторгом, другие с ужасом. Сегодня ко мне пришла женщина, которая боится собственных рук. Они живут отдельно, шепчет она, и я понимаю её лучше, чем хотелось бы.
Я – муж.
Моя жена спит, завернувшись в одеяло, как в детское письмо. Её ресницы отбрасывают тени на щёки – точь-в-точь как в тот вечер, когда она сказала: Ты пахнешь бурей и лекарствами. Я научился целовать её плечо, не просыпаясь, это единственное, в чём я точен.