Но вот в чём различие, вот пропасть между религией и этикой: в этике не может быть положена внешняя основа. Даже Бог не может для неё составлять методологическую основу нравственного познания. Истина, как её должна мыслить этика, должна быть истиной познания. Познание же, в первую очередь, есть логика. И от этой линии логики этика не может отклоняться, не может отвлекаться. Даже у Платона истина, хотя и представляет собой восхождение к бытию, но бытие остаётся всё же предпосылкой. Истина без предпосылки логики недопустима. Однако одна лишь логика обладает правильностью, закономерностью, всеобщностью, необходимостью; но сама по себе не имеет истины. Только этика привносит истину; но она её привносит; она не может её из себя почерпнуть; лишь в соединении с логикой она к ней прирастает. Выражение, которое мы только что употребили, неточно. Не только этика прирастает к истине, соединяясь с логикой и как бы измеряясь с нею; но обоим видам и интересам разума прирастает истина как новый признак познания и как внутренняя связь, их соединяющая. Такая внутренняя связь, такое методологическое соединение должно быть требовано, если истина должна означать истину познания. Познание образует и обозначает необходимость связи. Теперь же всё зависит от того, чтобы в этой связи самой по себе и только в ней обосновать истину; но отнюдь не только или даже не преимущественно в этике. Это привело бы на ложный путь религии.
Лишь выражение религиозного аффекта, которому предавались и Платон, и Кант, подчёркивая преимущество этической проблемы в мощных словах: Платон – через трансцендентность блага по отношению к бытию (ἐπέκεινα τῆς οὐσίας, δυνάμει καὶ πρεσβείᾳ ὑπερέχοντος); Кант – через примат практического разума. Этике от таких превосходных степеней нет пользы. Если в избытке нравственного чувства логика принижается перед этикой, то религиозная нравственность может этим торжествовать; но этика и этическая истина от этого не продвигаются.
В сущности, и религии избыток не на пользу. Если религия делает Бога первоисточником и поручителем нравственности, то и она не хочет полностью отделять от своего Бога и от своей нравственности природу. Бог для неё в такой же мере творец природы, как и создатель нравственности. Следовательно, и религия вовсе не хочет разделять природу и нравственность. Познание же в научном смысле её не касается ни для одного из этих объектов. Но, несмотря на это, она осуществляет связь. Бог как творец есть творец блага. Какой смысл тогда имело бы делать нравственность независимой от этого Бога блага?