Прометей может восстать против Зевса, который хочет лишить людей света; но это настроение не может возникнуть против творца света и блага. Он именуется также и Богом познания. Познание ему не чуждо, не говоря уже о враждебности. Какой смысл имело бы прометеевское настроение против этого Бога природы и нравственности? Неужели собственное творческое стремление человека, лелеющего свои создания, должно было бы вырываться против него? Тогда оставалось бы только сомнительным, был ли бы это импульс власти в человеке, восстающий против всепобеждающего, или же импульс искусства, охраняющий свои создания как свои собственные. Но в обоих случаях это была бы не нравственность и не познание нравственности, которые могли бы вести речь Прометея против Бога, желающего быть Богом истины.
Поэтому если этика принимает на себя проблему «истины» как свою собственную, то она может это сделать только в согласии с логикой. И в совершенно новом смысле истина должна быть поставлена ею как проблема. Истина означает связь и согласие теоретической и этической проблем. Это положение должно предшествовать всякому построению этики. Мы обозначаем его поэтому как принцип истины. Прежде чем приступить к построению этики, прежде чем предпринимается попытка начертать познание о человеке как о человеке мировой истории, должна быть установлена эта уверенность, что над этим новым зданием старое здание логики и познания природы не становится тщетным. И если бы новое здание вздымалось до облаков, оно оставалось бы воздушным замком, если бы не было соединено с логикой в последнем основании; если бы оно, каким бы прочным ни было его собственное основание, всё же в нём самом не было связано с тем логическим основанием и не происходило бы из него.
Это должна быть основная мысль, которая ведёт нас от логики к этике; которая в начале этики возвращает нас обратно к логике. В одной лишь логике не было истины. Но и в одной лишь этике не может быть истины. Только в соединении логики и этики следует искать истину; только для этого соединения её следует требовать. Только это соединение считается у нас истиной. Без этого соединения мы так же охотно остались бы при логической правильности и необходимости и отказались бы от откровения нравственности, которое манит нас за скромность познания. Ни одно звено познания само по себе не может претендовать на истину; только в цепи, которую образуют звенья, может лежать и состоять истина. Но цепь, духовную связь, мы требуем как основной закон истины. Если он устанавливается в начале этики, то это объясняется тем, что здесь впервые возникает новая проблема.