И это была правда. Горькая, жгучая правда. Вера осознала, что её бесконечные пустые разговоры, её погружение в информационный шум были лишь способом убежать от себя, от своих страхов, от осознания конечности бытия. Она забивала свою душу ненужным, чтобы не дать месту главному.
В этот момент её невидимые «глаза» наполнились невыплаканными слезами. Она почувствовала не просто стыд, но глубокое, пронзительное раскаяние. Не из страха перед наказанием, а от осознания того, как бездарно и пусто она иногда жила. Как много времени, которое можно было потратить на что-то настоящее, было выброшено на ветер.
И как только это искреннее раскаяние, этот глубокий вздох её души, пронзило её, шум вокруг начал медленно, почти незаметно стихать. Бесы отступили, их голоса стали менее чёткими, их фигуры – более прозрачными. Мрак вокруг двери празднословия начал рассеиваться. Вера почувствовала, как спадает гнетущее давление.
Она повернулась к Ангелу-хранителю. Его свет снова стал ярче, и в нём Вера увидела не укор, а лишь глубокую, безмолвную любовь и сострадание.
– Пойдём, Вера, – сказал Ангел. – Есть и другие двери.
Пространство вновь изменилось, на этот раз приобретая оттенок зыбкого, зеленоватого полумрака. Стены вокруг них словно дышали, покрытые слизистыми наростами, а в воздухе витал противный, сладковатый запах гнили. Ангел-хранитель словно уплотнился, его свет стал более сосредоточенным, отгоняя подступающую со всех сторон липкую тьму.
Перед Верой появилась очередная дверь. Она была покорежена, сгнившая, а через щели пробивался тусклый, болезненный свет. От неё исходило нечто гнусное, что заставляло душу Веры съёживаться.