8. Но может ли, с другой стороны, эта методологическая уверенность дать полное успокоение перед проблемой нравственного? Не ищет и не требует ли реальность нравственного высшего ручательства, чем то, которое может дать идея как гипотеза? Стоит ли добро на той же ступени значимости, требований знания и притязаний на значимость, на которой стоят математические идеи, поскольку они составляют основание природы? Могу ли я и здесь обрести покой, веря в этот последний вывод мудрости: что лучшее уверение есть лишь иллюзия, что последнее ручательство истины и здесь заключается в ценности идеи как основоположения? И если правильно, что иной вид уверенности абсолютно невозможен: не должна ли по крайней мере вопрос составлять необходимое проблему, чтобы через этот вопрос различие проблем между нравственным и природой действительности могло быть доведено до методологической формулировки? Сам вопрос имеет методологическое значение и, следовательно, плодотворность, даже если его положительное решение не во всяком смысле допустимо. Платон поставил этот перекрестный вопрос перед своим методом, и на его основе он выделил среди идей идею добра. Он назвал ее важнейшей идеей (μέγιστον μάθημα). В притче о солнце он вознес ее над всякой видимостью и познаваемостью, в то же время приписав ей, как солнцу, не только основу видимости, но и основу бытия и роста. Однако, как нельзя увидеть самого Гелиоса, а лишь его порождение, свет, так и он не может определить само добро, а лишь его порождение: но это всегда сама идея добра.
9. Как же разрешается противоречие, заключающееся в том, что учитель идей не может определить само Благо, подобно Гелиосу, и тем не менее признает его порождением в Идее Блага? Таким образом, Идея Блага, несмотря ни на что, остается истинным подобием Отца; Идея может даже в случае Блага свидетельствовать методологически о самом Благе.
Противоречие возникает и разрешается в понятии Идеи. Идея как таковая может быть лишь методологическим основанием, но в отношении Идеи Блага возникает оправданное требование, чтобы она означала нечто большее, обладала большей значимостью. В чем же оправданность этого требования, если его методологическое удовлетворение должно оставаться недостижимым? Оно заключается в ценности, которую дух приписывает Благу, возвышая его над всем природным и его наукой. Это требование не должно быть утолено или удовлетворено, ибо эта ценность не может быть умалена, поколеблена или уменьшена. Тем не менее, для этой проблемы нельзя заложить иного основания, кроме методологического, поскольку этика и логика, хотя и различаются по содержанию проблемы, не должны быть разъединены в едином мышлении; поскольку природа и нравственность как проблемы различаются по своему содержанию, но как методологические проблемы, как проблемы познания, они должны оставаться объединенными в единстве метода. Так мыслил Платон; так он обосновал идеализм в его двойственной форме: как логику и как этику. И так он наметил путь, который спустя долгие века вновь проложил Кант.