7. Более подробное обоснование этого суждения не может быть здесь представлено, а именно – не в виде детальной критики религиоведческих исследований и их проблем; оно должно быть дано здесь позитивно – через обоснование понятия религии. Для ориентации укажем лишь на аналогию, существующую в отношении этики к социологии. И от последней этика не должна зависеть, тем более – быть ею упразднённой. И точно так же этика может осуществить центральную критику социологии, как и религии, только через своё собственное обоснование. Понятие общества составляет центральную проблему этики, подобно тому как понятие религии – проблему социологии.
8. И аналогия здесь также в том, что проблема понятия религии охватывает всё обширное материальное наследие истории религии как свою предпосылку, подобно тому как этическое понятие общества охватывает весь обширный материал социологии. Но различие здесь, как и там, заключается только в следующем: материал – это негативная предпосылка; понятие же – это проблема позитивного творения, которое может быть достигнуто только дедукцией, но никогда – индукцией. Факты никогда и нигде не могут породить понятие, которое само, напротив, является их духовной связью – нет, попросту их духовным созданием.
Везде, где возникает проблема понятия, вопрос стоит не о чём ином, как о смысле и ценности изначального, вечного, возвышающегося над всеми возможностями развития, что может и должно быть только принципом – в равной мере как для всякого исследования опыта в его фактах, так и для всякого осмысления его проблем. Везде один и тот же вопрос: является ли требование априори пустой иллюзией, или же без него всякое исследование остаётся слепым поиском. Везде только один вопрос: может ли понятие быть найдено только как идея, или же идея – это обман, и только индукция способна раскрыть понятие. В каждом философском вопросе речь идёт о праве идеализма.
9. Таким образом, понятие религии становится проблемой философии.
Мы не спрашиваем здесь, может ли сама религия и теология как наука о религии согласиться с передачей своего понятия философии; мы, напротив, предполагаем, что она должна с этим согласиться, потому что её собственная история, согласно этой передаче, осуществлялась как пограничная область философии. И это даже не всегда была передача – в обеих областях одинаково и изначально жила одна и та же проблема. Уже в мифе, изначальной форме всякого духа, божественное, соединённое и сросшееся со всем человеческим, было, так сказать, религией с философией. И когда культура прояснилась и разделилась, ни философия не смогла отгородиться от всего мифа, тем более – от всей сущности религии, ни религия – в своих мистериях и точно так же в открытом культе – от спекуляций философии. И так осталось на все последующие времена. Не только философия сохранила изначальную связь с религиозными первоидеями и постоянно обновляла её; но и религия, поскольку она стремилась к научному оформлению, должна была всегда признавать и искать в философии своё основание истины и тем самым своё жизненное и душевное основание. Что было бы, что стало бы с религией, если бы она хотела происходить из других источников, если бы она хотела питаться чем-либо иным, кроме тех источников, что составляют родник истины? Что было бы, что стало бы с религией, если бы она больше не должна была, не хотела быть истиной? И как иначе она могла бы обрести и удержать свою долю в истине, как не через участие в философии? Неужели снова должна существовать двойственная истина – одна для божественного, другая для человеческого? Разве истина не едина, как говорит наш философский поэт, – единая, нераздельная?