…ступни 36-го размера впервые за долгие, долгие годы коснулись открытой земли. Не паркета офиса в «Москва-Сити», не скользкой плитки бассейна фитнес-клуба, не стелек умных кроссовок с памятью формы. Настоящей земли. Мокрого, плотного, липкого песка сибирской реки. Ощущение было шоковым. Не боль. Не холод. Не дискомфорт. Первозданная связь. Песок обнял подошвы – тяжелый, холодный, невероятно податливый и бесконечно правдивый. Он заполнял впадину свода, облеплял пятку, просачивался между пальцев, лаская каждую косточку, заполняя пустоту, созданную годами искусственных материалов. Я замерла, чувствуя, как волна мурашек бежит от ступней вверх по икрам, к коленям, заполняет живот, подкатывает к горлу. Не от холода – от чистого, животного восторга узнавания. От возвращения к чему-то древнему, забытому, но родному. «Так вот ты какой…» – прошептала я песку, делая первый осознанный, медленный шаг босиком. Песок скрипел, пел под ногами, отзываясь в костях чистым, немелодичным звуком свободы.
И началась картография. Настоящая. Тактильная.
Пляж Енисея под босыми ногами оказался не однородным полем. Он был сложным, живым ландшафтом, атласом ощущений, разделенным на четкие, властные зоны:
«Свежеиспеченное тесто»: Самая кромка воды, где песок был напитан влагой до состояния плотной, холодной глины. Холод бил в подошву, как электрический разряд. Липкий. Тяжелый. Шагнуть – и нога погружалась по щиколотку с глухим, сочным чмоком, словно земля целовала ступню ледяными губами. Вытащить – требовалось усилие, словно ногу засасывало в тесто. Подошва мгновенно покрывалась серой, холодной, плотной маской. «Прямо как бабушкины пирожки с капустой… то самое тесто, липкое и послушное, когда она ставила миску на кухонный стол в гатчинской хрущевке», – всплыло в памяти неожиданно, ярко, согревая изнутри холод сибирской воды. Запах мокрого песка, смешанный с резким, йодистым ароматом выброшенных на берег водорослей, вдруг сложился в точный запах бабушкиной кухни – запах тепла, безопасности, детства. Четко. Ярко. Нос помнил. Кожа помнила.
«Шелковая наждачка»: Чуть дальше от воды, метров на пять-семь, где песок подсыхал под солнцем и ветром, но сохранял прохладную влагу в глубине. Идеально ровная, гладкая, утрамбованная поверхность. Прохладная, нежная, ласковая. По ней можно было идти быстро, почти бежать, ощущая легкий массаж уставших сводов, невесомость. Песок тихо поскрипывал, как дорогой шелк под пальцами. «Рай!» – вырвалось мысленно. Но рай этот был узкой, коварной полоской. Стоило отклониться на полшага – и под ногой оказывалась либо липкая хлябь «теста», либо…