И отдала ей Авдотьевна последнее деревянное несожженное – табуретку ничейную, на которой сидели все по очереди, чтобы не опоздать навар с супа снять.
МОПА сказала:
– Благодарствую! – и ушла поддерживать режим.
Авдотьевна дверь на цепочку прикрыла и осталась наедине с ликами святых, с коромысловским фикусом прожорливым, да с жизнью своею прожитой.
Медленное это было время. Начинавшийся темнотою день тянулся нескончаемо, пока на короткое мгновение не вспыхивал солнечными бликами в окнах напротив и, так и не кончаясь, стремительно гас.
И наступала тогда самая трудная пора, когда и спать уже нету никакой возможности и последнюю свечу на беллетристику тратить нельзя, и с угодниками обговорено все до последней малости, и есть хочется.
Ужасное время.
Так в полной темноте незаметно подошло и Светлое Рождество Христово.
По странной и пока необъяснимой воле небес все главные события жизни Луизы фон Клаузериц были связаны с этим праздником: именно на рождественском балу в благородном собрании познакомилась она с будущим беглым супругом своим, и сына родила, и глаза ему своею рукою прикрыла именно на Рождество.
Каждый год на исходе декабря возникал у старушки Авдотьевны вполне резонный, по ее мнению, вопрос: зачем человеку Господом такая долгая и тяжелая жизнь дается, когда вся она на нескольких днях-то и держится. Но не было ей на этот вопрос ответа, и приходилось Авдотьевне объяснять все грехами нашими тяжкими и, возвращаясь с заутренней, читать еще и заупокойную по опочившему отроку Илюше, и плакать, плакать в этот радостный день.
И сейчас, иголочкой фитилек в лампадке подцепив, прибавила огню, подлила масла и, преклонив колени, почти беззвучно шепча "Пресвятая дева богородица, радуйся!", видела Авдотьевна перед своими глазами еще полное тифозным жаром, но уже недвижное тельце сына своего единственного и ничего с собою поделать не могла да и не хотела.
И стояла так Луиза фон Клаузериц, пока серый свет заоконный не пробился сквозь немытые с Пасхи окна.
Тогда встала Авдотьевна, прах с колен отряхнула и вновь принялась за жизнь свою настоящую. Богом ей данную во искупление…
Казалось бы не такие уж и большие-то дела – фикус напоить, да карточки иждивенческие отоварить, но чем дальше, тем все больше времени уходило у Авдотьевны на их выполнение, все меньше вольности оставалось.