Фараон Ахептар воздел руки к небу – резко, театрально, как привык. Ладони, украшенные золотыми наперстнями, вспыхнули в солнечном свете, и будто по команде хор оборвался. Наступила мёртвая тишина, натянутая, как струна. Даже ветер прекратил своё завывание между колоннами храма.
– Я, Гор во плоти, глазу Ра принадлежу! – прокатился над площадью его голос, гулкий, поставленный, раздутый эхо стен и слепой верой толпы. – Пусть будет так на века!
Толпа рухнула, как волна – единым, натренированным жестом, слаженным, как дыхание зверя. Колени царапали каменные плиты, лбы склонялись к пыльной земле. Воздух наполнился шорохом тканей, глухим гулом трепещущих голосов. Все – от жрецов до младенцев – припали ниц, как того требовал ритуал, как того ждал он – «Гор во плоти».
И только одна фигура не изменила вертикали.
Тияна.
Одна, недвижимая, как статуя, высеченная не из камня – из упрямства. Её белое одеяние, обсыпанное золотыми бусинами, ловило солнечные блики, будто нарочно выставляя её напоказ. Взгляд был прямой, спокойный. Спина – прямая, как копьё. Ни тени дрожи, ни намёка на раскаяние. Она не просто стояла. Она бросала вызов.
В вышине, где воздух был прозрачнее стекла и не ведал времени, он парил – вне движения, вне дыхания, вне самой сути жизни. Здесь не существовало горизонта. Лишь безмерная синева, слишком глубокая, чтобы быть небом, слишком тихая, чтобы быть живой. В этой тишине он стоял – не на облаках, а над ними, будто сама твердь небес стала подножием. Ни ветра, ни птиц, ни света, что меняется. Только он – и тень мира внизу.
Он не нуждался в крыльях. Не был создан, чтобы летать – чтобы смотреть. Смотреть, не моргая. Смотреть в суть. Его золотые глаза, налитые светом, не отражали – прожигали. Он смотрел вниз – туда, где пульсировала земля, названная Египтом.
Гор – не идол из камня, не высеченный лик на стене храма, не бронзовая статуэтка, облепленная благовониями и монетами. Он был не тем, кому поклоняются по инерции. Не символом, не маской, не догмой. Он был – живым. Настоящим. Иным.
В его облике не было ни торжественной неподвижности икон, ни блеска золотых ритуалов. Плоть – совершенная и нестареющая. Разум – ясный, как вода до первых звёзд. Воля – нерушимая, как само небо, что лежало у его ног. Его присутствие не нуждалось в утверждении. Оно просто было – необратимо.