Когда я беру его на руки, он ничуть не пугается меня. Решив, что это единственное смелое и доброе существо, которое не боится никого на свете – даже дракона, я, конечно же, забираю его с собой.
С тех пор в моем дворце живет рыжий кот, а эти странные люди называют его в мою честь Рыжим Драконом и сочиняют о нем страшные сказки.
***
Крик с той площади еще долго звенел у меня в ушах, даже когда я вернулся в тишину своих каменных залов. Запах страха – едкая смесь пота, крови и отчаяния – казалось, въелся в мою чешую. Они сотворили побоище своими же руками, ведомые тенью собственного воображения, а затем сложили обо всем этом легенду, в которой я оказался монстром.
И я не мог найти покоя, терзаемый одним вопросом. Почему их страх должен обязательно носить чье-то имя? Почему, сотворив хаос, они ищут виноватого, а не смотрят в зеркало? Я должен был понять. Не их, а себя. Себя и своих сородичей, разбросанных по этому миру, обреченных быть вечным оправданием человеческой жестокости.
И ради ответа я пошел на жертву. Я научился сбрасывать свою истинную суть, как змея сбрасывает кожу. Складывать крылья, что помнили объятия облаков, и втискивать свое огромное «я» в тесную, хрупкую человеческую оболочку. В этом обличье, не вызывающем паники, я и начал свой путь.
Я шел их дорогами, ел их хлеб, слушал их разговоры у очагов и в тавернах. Я собирал их страхи, воплощенные в сотнях одинаковых сказок о разрушении и гибели. Но я искал другое. Искру надежды. Доказательство того, что мы можем быть чем-то большим, чем просто чудовищами из их кошмаров.
И однажды я его нашел. Слух, принесенный северным ветром, – о деревне Эльдрим, где еще витал в воздухе запах гари, но слава о драконе была не проклятием, а благословением. О драконе, который пришел не разрушать, а спасать.
Я нашел в той деревне кузнеца. Его мозолистые руки все еще помнили тяжесть боевого молота, а в глазах жила память о дне, когда небо озарилось пламенем спасения. Вот его история…
В тот день в Эльдриме пахло яблочным пирогом и страхом. Запах корицы мешался с запахом затачиваемой стали. Мы готовились к празднику урожая, самому щедрому за последние годы, но радость была тонкой, как лезвие, которое вот-вот сломается. Яркие ленты на окнах трепетали на ветру, но взгляды селян то и дело скользили к темной кромке леса. Слухи о разбойниках, разоривших соседнюю деревню, ползли от дома к дому, ядовитее любой змеи. Мой сын Аларик, десятилетний сорванец, спросил меня утром, правда ли эти волки в человечьем обличье придут ночью. Я отвел взгляд от раскаленного клинка и солгал ему, что мы в безопасности. Ложь горчила на языке, как металлическая пыль.