– Ну что, лесная тварь? – Борк плюнул на грязный пол перед клеткой. – Удобно устроилась? Готовишься к костру? Он будет жарким, обещаю. Особенно для таких, как ты. Он подошел к клетке, ткнул толстым пальцем в промежуток между прутьями в сторону Эмми.
– А эта? Твой перекус? Или тоже нечисть? Глаза большие, как у лесной кикиморы. Эмми вжалась в стену, зажав рот руками, чтобы не закричать.
– Она не имеет к этому отношения, – хрипло проговорила Флора. Голос звучал чужим, скрипучим, как ветка на ветру. – Отпустите ее. Она просто ребенок. Дочь трактирщика из Ривена. Борк громко рассмеялся.
– О! Заговорила! А я уж думал, только шипеть умеешь. И кого ты мне указываешь, гадина? Ребенок? Да она твоя сообщница! Видели все, как она пряталась за тебя! Обе пойдете на суд Святых Отцов. А потом…Он сладострастно облизнул губы.
– Костер очистит ваши грешные души. Или просто превратит в пепел. Он отвернулся, обращаясь к своим людям.
– Седлайте коней! Через час выступаем в Священный Город. Награда за эту нечисть – целых пятьдесят золотых крон! Да еще и девочку прихватим, вдруг и за нее что перепадет. Связать их покрепче! Особенно ту, что с корой. Не давать воды! Пусть сохнет, как ее лес. Охотники зашумели, задвигались. Борк вышел, хлопнув дверью. В сарае снова воцарился полумрак, наполненный тяжелым дыханием Эмми и тихим стоном Флоры. Пятьдесят крон. Цена ее жизни. Цена жизни ребенка. Отчаяние, холодное и липкое, сдавило горло. Она не могла позволить этому случиться. Не могла отвести Эмми к палачам. Но что она могла сделать? Силы не было. Только боль, страх и навязчивый шепот Древа, предлагавшего выход ценой души девочки. Флора уронила голову на колени. Шипы на руках кололи ее щеки. Она закрыла глаза, стараясь заглушить голос Леса, голос страха, голос боли. И вдруг… почувствовала нечто иное. Слабый, едва уловимый толчок. Не внутри нее. Снаружи. Под полом сарая. Глубоко в земле. Что-то большое, старое, спящее… и пробуждающееся. Корень. Огромный, древний корень, пролегавший где-то в недрах под этим сараем. Он дремал веками, но теперь… теперь он почуял ее. Проклятую. Укорененную. Его внимание было тупым, как у камня, но невероятно мощным. Флора инстинктивно потянулась к нему мысленно, как к утопающий к соломинке. Не командуя, не приказывая… умоляя. Помоги… Ответа не последовало. Только осознание его присутствия, его медленной, неотвратимой силы. И холод. Внезапный, пронизывающий холод, не имевший ничего общего с сыростью сарая. Холод, который она узнала бы среди тысячи других. Он просочился сквозь стены, сквозь землю, сквозь ее проклятую плоть. Он был как ледяной клинок, вонзающийся прямо в ту пульсирующую связь с Древом. Флора резко подняла голову, сердце бешено заколотилось в груди. Эмми тоже почувствовала что-то неладное, она перестала всхлипывать, широко раскрыв глаза от нового страха. Снаружи стихли голоса охотников. Наступила неестественная тишина, нарушаемая лишь нервным ржанием коней и… шагами. Медленными, размеренными шагами, приближавшимися к двери сарая. Шаги, которые, казалось, замораживали воздух на своем пути. Дверь не распахнулась с грохотом. Она открылась плавно, беззвучно, словно сама отъехала в сторону от фигуры, стоявшей в проеме. Веспер. Он стоял там, залитый теперь не солнцем, а холодным серым светом пасмурного дня. Его плащ из темного, почти черного бархата не шелохнулся. Лицо было бледным и непроницаемым, как маска из мрамора. Глаза, цвета зимнего неба перед бураном, медленно скользнули по сараю, мимо замерших в оцепенении охотников, и остановились на клетке. На Флоре. В них не было ни гнева, ни жалости. Только холодный расчет и та бездонная пустота, что исходила от семени в его груди.Он сделал шаг внутрь. Воздух вокруг него похолодел еще сильнее. Охотники, опомнившись, схватились за оружие. Борк выступил вперед, пытаясь скрыть дрожь в голосе напускной бравадой.