– Алексей, это Аркадий Тимофеевич, – сказала Александра, поднимаясь. – Он… преподаёт в семинарии неподалёку.
– И пишет отчёты в жандармерию, – добавил Алексей про себя, молча кивнув.
– Добро пожаловать, господин Селиванов, – сказал Аркадий холодно. – Ваша… неожиданное появление вызвало немалый интерес у местного начальства. Я лишь передаю: волостной староста желает поговорить. Вечером. Без проволочек.
– Пусть приходит. Я могу предложить чай.
– Вы слишком легкомысленны для своей внешности.
– А вы слишком подозрительны для учителя.
Аркадий молча взял шляпу и вышел. Александра задержала взгляд на Алексее.
– Ты нарываешься.
– Я всегда так делаю, когда меня начинают «вежливо» приглашать.
Она села, скрестила руки.
– Ты знаешь, кто он?
– Бывший офицер или осведомитель. Глаза военные, спина прямая, а речь – как лезвие. Я таких видел. Он изучает меня. А ещё – тебя.
Вечером Алексей остался в библиотеке один. Он рассматривал старинные карты, страницы рассыпались в руках. Мысли метались. Нужно было понять, как и почему он попал сюда. Самолёт он проверял: техника не пострадала, но топлива почти не осталось. И даже если бы было – куда лететь?
Он коснулся медного глобуса на подставке. На нём границы – другие. Империя. До революции. До ГУЛАГа. До 37-го года.
И вдруг – голос.
Тихий, дрожащий, как радиошум:
– Ты не первый, кто пришёл. Ты – не последний…
Алексей обернулся. Никого.
Он снова посмотрел на стены. Тени казались толще, чем обычно. Старый портрет дедушки Мещерских словно сменил выражение лица.
– Психоз, – прошептал он.
Но в глубине души он уже знал: в этом доме действительно кто-то шепчет. И слышит.
Глава 4. Шкатулка из подвала
Подвалы в старых усадьбах – это всегда отдельный мир. Мир запахов, звуков, памяти. Алексей спустился туда утром, когда Александра уехала верхом в церковь – повод, чтобы избавиться от навязчивого Аркадия, как она сама и призналась. Но была и другая причина: она не хотела, чтобы он знал о подвале.
И всё же, когда она случайно забыла запереть боковую дверь, Алексей не удержался. Любопытство лётчика, привыкшего жить на грани, и бывшего разведчика, привыкшего проникать туда, куда не следует, взяло верх.
Подвал оказался просторнее, чем он ожидал. Сводчатые потолки, обвалившаяся штукатурка, сырые стены, увитые плесенью. По углам – старинные ящики, бочки, запылённые зеркала. Воздух был плотным, как шерсть, и пах костной мукой, забытой историей и… чем-то электрическим. Очень слабым, но для нюха, натренированного кабиной и керосином, – отчётливо знакомым.