– Встал уже? – переменившимся голосом пискнет она и расплывется в добродушной улыбке. А я по привычке состряпаю обиженную мину, зарываясь лицом в одеяло…
Такое вот у меня утро. Каждый Божий день. Воскресенье – не исключение, но герои воскресного утра меняются: в главных ролях опять же мама, которая вот уже год за годом пытается утащить сестру в церковь. Ей удавалось пару раз поднять ее с кровати , но все больше она слышит из спальни очередное оправдание и , обиженная, уходит одна. И тоже в 7.30. И, как бы не пленил меня Морфей в свои сказочные дали, глаза мои, широко распахнутые, уже не закрываются и я наблюдаю, как шумное осеннее утро расползается по комнате тусклыми солнечными лучами. Тут меня охватывают мысли. Я думаю о разных вещах: о сне, о планах на день и даже о сестре. Несмотря на наши разные характеры, я , кажется, все равно ее люблю. Люблю ее длинные светлые волосы ( они у нее почти до пояса и она этим очень гордится), люблю ее улыбку, так похожую на мою (хотя я редко улыбаюсь), люблю моменты, когда она приводит домой подруг и они шепчутся за ее дверью, стараясь не выдать своих эмоций в моем присутствии. Мою сестру зовут Катя. Ей 14, как, впрочем, и мне. Мы с ней двойняшки и на фотографии, что висит у меня на стене нам по году с небольшим и там абсолютно непонятно, кто есть кто. Мы с ней похожи как 2 капли воды, но ее девичье начало чуть закруглило ее подбородок, окаймило румяное лицо белыми прядями и добавило женственности ее манере говорить. Она по-женски кокетлива и в свои 14 уже знает простые правила флирта. Она невероятный экстраверт, в ней словно никогда не кончаются батарейки. Четыре стены ее крошечной комнатки давят на нее с такой силой, что ей приходится бороться со своим вынужденным одиночеством многочасовой болтовней по телефону, вечеринками где-то на стороне и иногда (в особо запущенных случаях) даже просмотром с мамой сериалов. Она очень редко заходит ко мне. Каждый день мы встречаемся лишь глазами в дверной щелке, она никогда не рада меня видеть и я знаю, почему. Я не тот, кем бы она могла гордиться или представить своим друзьям. Она стыдится меня и, наверное, желает мне смерти. Не проснись я однажды, всем было бы легче: маме, три года назад сменившей престижную работу на малооплачиваемую, но с гибким графиком; отцу, убивающему себя на химическом заводе; и , конечно, ей – моей второй половине, которой я своим постоянным присутствием просто связываю руки. Сейчас они все делают ради меня, уже 3 года, с тех самых пор, как я неудачно упал с велосипеда. Мы столкнулись с моим лучшим другом лоб в лоб на большой скорости. Помню, как полетели в стороны спицы, а мир вокруг взорвался огненными красками и болью где-то в спине. А потом ничего не стало. Я словно провалился в чёрную, заглатывающую меня бездну и не мог даже вскрикнуть. Первое время я вообще не мог говорить. Мой одиннадцатилетний мозг тогда слабо понимал медицинскую терминологию, но отметил для себя самое главное: ходить я смогу, если буду долго и упорно над собой работать. Я работаю уже 3 года. У меня есть для этого все: тренажер, личный массажист и дорогущие лекарства. А вот охота пропала. Я уже почти не помню, как это встать на 2 ноги и ощутить пространство вокруг себя в вертикальном положении, когда все эти мелкие вещи в комнате из больших и нависающих надо мной превращаются в ничтожно-мелкие. В моей комнате от них так тесно: все стремятся исполнить прихоти мальчика-инвалида и дарят мне все, о чем я не заикнусь. И от того полки мои завалены книгами и моделями автомобилей, которые я, помнится собирал, стол мой завален журналами и дисками, и даже стены пестрят плакатами моих любимых актеров кино. Мой маленький мирок, который я старался состряпать сам, подвергся- таки вмешательству со стороны. Однажды я встану и наведу в нем порядок.