Я не был за пределами этих стен уже полгода, с тех самых пор когда мама вытащила меня к врачу на обследование. Не знаю, что уж там показал огромный агрегат, которым просканировали мое тело, но лицо у доктора было явно нерадостным. Он потрепал меня за волосы вместо ответа на мои вопросительные глаза и велел вывезти меня из кабинета. Тогда я очень сильно обиделся: я в праве знать о своем состоянии, но доктор счел нужным осведомить лишь мать. Она вышла из кабинета молча, улыбнулась мне криво и ничего не сказала. После этого я не разговаривал с ней около месяца. Не подумайте, во мне нет надежды на скорое выздоровление, она умерла 2 года назад после моих многотысячных попыток сопротивляться болезни. Прогресс наблюдался лишь в том, что я стал безболезненно шевелить торсом и передвигаться самостоятельно из кровати в инвалидное кресло. В нем я, кстати, чувствую себя ужасно неуютно, в нем холодно и жестко, и каждый раз, когда я в него сажусь , оно словно стягивает на моих конечностях тугие тиски, от чего в душе рождается страшное чувство беспомощности. В нем нет ощущения свободы, мое тело словно врастает в его кожаное кресло, а руки сливаются с железными поручнями и я превращаюсь в получеловека- полуробота, неумело перекатывающегося через пороги. С каждым новым вращением колес я слышу их противный скрип, похожий на дыхание больного раком легких. Никак не могу отделаться от этой ассоциации и потому лишь по нужде сажаю себя в «каталку» ( так ее ласково зовет мама), предпочитая все оставшееся время проводить в кровати.
Мне всегда скучно. Это мое привычное состояние. Ни книги, ни компьютерные игры не занимают меня более чем на час и к ним я обращаюсь лишь в крайних случаях, когда моим умиротворенным посиделкам на кровати мешают удивленные глаза родственников, знакомых, подруг и друзей семьи… Для них мальчик, часами сидящий на краю своего вечного лежбища, стеклянным взглядом разъедающий невидимую точку впереди себя – странное и любопытное явление. И я стараюсь их не пугать: беру в руки томик энциклопедии для детей и прилежно изучаю одну и ту же статью. Кажется, я знаю ее уже наизусть и могу поразить своими глубокими познаниями в области астрономии кого угодно.
У меня есть всего одно увлечение: люди. Никакая наука, никакая игра не сравнится с изучением людей. Я наблюдаю за ними постоянно – сквозь узкую щелку между косяком и торцом моей двери. Они снуют туда-сюда по коридору и, не замечая моих восторженных глаз, ведут себя естественно и открыто, и это сродни тому, как раскрываешь глянцевую обложку книги или журнала и беспрепятственно проникаешь внутрь. Жаль, что гости к нам ходят редко, а обитателей моего дома слишком мало, чтобы удовлетворить мой растущий интерес. Моя комната расположена очень удобно, чтобы наблюдать за людьми. Она первая по коридору, напротив – ванная, слева – узкая прихожая с большим зеркалом, которое словно магнит манит людей к своему отражению, а особо себялюбивые готовы кружиться у него часами. При этом все они останавливаются у моей двери и я рассматриваю их с ног до головы. Наверное, если бы я умел рисовать, то запечатлел бы каждого человека в отдельной для рисунков тетради. С тех пор как я стал таким, я видел много разных людей: папиных коллег – рабочих в грязной робе, разговаривающих лишь на матерном русском, грубых и некрасивых; видел маминых знакомых – полных женщин с сочувствующими глазами, по-щенячьи устремленными на мою дверь, и не решающихся зайти; я видел Катиных подруг; я видел Мистера Х ( я прозвал так парня, прошмыгнувшего в ее комнату, как мышь, он так хотел остаться незамеченным, что сначала ринулся к моей двери, но Катино шипение и пара ругательств вовремя его остановили).