"Время," – наконец прошептала она, пытаясь уйти от прямого ответа. – "Время разбивает все. И потом… иногда собирает снова".
Артем покачал головой. "Не только время. Иногда люди. Иногда обстоятельства. Но всегда есть выбор. Остаться разбитым, или найти в себе силы, чтобы собраться заново. И стать сильнее". Он снова посмотрел на нее, и его взгляд был наполнен такой нежностью, что Лея почувствовала, как по ее щекам катятся слезы. Не от боли, а от осознания того, что кто-то, наконец, увидел ее настоящую, ее уязвимую часть, которую она так тщательно прятала.
Слезы текли по ее щекам, смешиваясь с влажным воздухом часовни. Лея не пыталась их остановить. Впервые за много лет она позволила себе быть хрупкой, не боясь осуждения. Артем не отстранился. Он просто стоял рядом, его рука все еще лежала на ее предплечье, его присутствие было утешением. Шум дождя заглушал все остальные звуки, создавая вокруг них кокон уединения, где не существовало ничего, кроме них двоих и невысказанных истин.
"Я… я всегда думала, что главное – это быть сильной," – наконец выдавила из себя Лея, ее голос был прерывистым от слез. – "Не показывать слабость. Не давать себя в обиду".
"Иногда самая большая сила – в том, чтобы позволить себе быть слабым," – мягко произнес Артем. Он убрал руку с ее предплечья и осторожно, невесомо прикоснулся к ее лицу, вытирая слезу большим пальцем. Его прикосновение было нежным, но твердым. – "Это позволяет другим увидеть тебя настоящим. И позволяет тебе самому увидеть себя".
Его слова, его прикосновение, его взгляд – все это обрушилось на Лею с такой силой, что у нее перехватило дыхание. Это было больше, чем просто утешение. Это было понимание, которое она так долго искала, но не могла найти.
"Ты… ты никогда не менялся," – прошептала Лея, ее голос был едва слышен.
Легкая тень пробежала по его лицу. "Мы все меняемся, Лея. Время оставляет свои следы на каждом. Важно, что мы делаем с этими следами. Позволяем им разрушать, или превращаем их в фундамент для чего-то нового". Он опустил руку, но его взгляд оставался прикованным к ее лицу, полным сочувствия и чего-то еще, что Лея не могла определить.
Гроза, казалось, начинала стихать. Раскаты грома становились реже, шум дождя – тише, превращаясь в мягкое шуршание. Через провалившуюся крышу часовни пробивался слабый, рассеянный свет, окрашивая старые камни в мягкие, пастельные тона. Цвета дождя – серые, синие, фиолетовые, – казалось, оживали, создавая вокруг них особенную, почти волшебную атмосферу.