Будь то в центре Йены, в пригороде Тулузы или на окраине Болоньи, все повторялось почти без изменений. Они снимали номера в гостинице, где миссис Бревурт жаловалась на некое недомогание, требовавшее постельного режима, а мистер Бревурт провожал дочь к очередному светилу, ради которого они сюда прибыли. Пространные и по большей части невразумительные речи Леопольда Бревурта, какими он сопровождал знакомство, всегда вызывали тревогу и сожаление в глазах хозяина. Его доктрины не только сделались донельзя премудрыми, но и перемежались мешаниной из французских, немецких и итальянских словес, в основном вымышленных. Некоторые из этих академиков и мистиков бывали впечатлены познаниями Хелен в Священном Писании, ее ученостью и смелым обращением с различными эзотерическими догмами. Почуяв их интерес, мистер Бревурт пытался сказать что-нибудь, но его останавливали воздетой рукой и игнорировали до конца встречи. Иные из этих наставников просили его покинуть комнату. После чего, бывало, хватали Хелен за колено с наставнической теплотой, но вскоре отдергивали руки, пугаясь ее убийственной бесстрастности и немигающего взгляда.
Детство свое Хелен оставила в Олбани. Будучи вечно в разъездах, она встречала мало сверстниц, и эти мимолетные встречи не успевали перерасти в дружбу. Чтобы занять чем-то время, она учила языки по книгам, которые перевозила от одного дома или отеля до другого, – она брала La Princesse de Clèves из книжного шкафа в Ницце и ставила на полку библиотеки в Сиене, взяв с нее I viaggi di Gulliver, которой восполняла позаимствованную в Мюнхене Rot und Schwarz[6]. Все так же страдая бессонницей, она защищалась книгами от натиска абстрактных ужасов. Когда же книги не справлялись, она обращалась к дневнику. Дневники сновидений, которые отец заставлял ее вести в течение нескольких лет, привили ей привычку записывать свои ежедневные мысли. Со временем, когда отец перестал читать ее записи, сновидения уступили место размышлениям о книгах, впечатлениям от посещенных городов и сокровенным страхам и желаниям ее «белых ночей».
На заре ее юности произошло одно неприметное, но существенное событие. Она гостила с родителями на вилле миссис Озгуд, в Лукке. Нагулявшись по территории и осоловев от жары, она стала бродить по пустому дому. Кроме них никого на вилле не было. Прислуга, заслышав ее шаги, спешила прочь. На прохладном терракотовом полу раскинулась спящая собака, закатив приоткрытые глаза, и смотрела судорожные сны. Хелен заглянула в гостиную: ее отец и мистер Озгуд спали, сидя в креслах. Какое-то дурное чувство овладело ей, пробудив смутное желание сделать что-то нехорошее. Она поняла, что достигла самого дна скуки. А по другую сторону было насилие. Развернувшись на каблуках, она снова вышла в сад. Дойдя до тенистого места, где мать с хозяйкой попивали лимонад, она твердо заявила, что пойдет прогуляться по городу. Может, дело было в ее безапелляционном тоне, может, в том, что мать была увлечена многозначительным перешептыванием с миссис Озгуд, а может, в том, что орехово-медная Лукка лучилась благолепием в тот день, но возражения не последовало – миссис Бревурт лишь покосилась на дочь и пожелала ей хорошей