Он приблизился стремительно, как штормовой ветер с Финского залива. Я отступила, наткнувшись на столик с китайской вазой – фрукты покатились по полу, апельсины, словно мячики, подпрыгивали у моих ног.
– Я вас прошу, Октябрина. Не ввязывайтесь ни во что, – его шёпот обжёг ухо, пахнущий вином и гневом. – Здесь не Москва XXI века. Здесь за шаг влево – дыба, за слово против царя – плаха.
Я закусила губу до крови. Его дыхание смешалось с запахом моих духов – розы, притворяющиеся невинностью. Сердце колотилось, словно пыталось вырваться из железного корсета. А он… Он стоит так близко, что был виден шрам под скулой, его длинные ресницы и едва ли проглядывающаяся щетина…
– Мы и так ввязались в пропавшую душу дракона! – прошипела я, впиваясь ногтями в ладонь.
– Вы поняли, о чём я, – выдохнул он, и губы чуть коснулись моей щеки – случайно? Нет, Виктор не делает ничего случайного.
Ледяная дрожь пробежала по спине, но я гордо выпрямилась.
– Я справлюсь, – бросила я, вскинув подбородок так высоко, что чуть не сломала шею. – В конце концов, я не практикантка, а полноправный член команды!
Он покачал головой, тень от его парика легла на моё лицо, как вуаль. Но я уже шла к двери, юбки шуршали, будто шептались:
«Дурочка, дурочка, зачем споришь с ним?»
Шаг. Ещё шаг.
Бархатные портьеры, пахнущие пылью и тайнами…
– Октябрина! – его голос ударил в спину.
Я обернулась, улыбаясь так, как учила мать:
«Страх прячь за улыбкой, дочка. Мир любит дурачиц».
– Боитесь, без вас пропаду? – кинула я и вышла в коридор, где тени слуг метались, как крысы.
Он последовал. Конечно, последовал.
Виктор боялся, что я опять что-то натворю.
Впереди меня ждал музыкальный кабинет, и я была полна решимости разобраться во всём, что там произойдёт. Коридор, казалось, растянулся на мили, хотя на деле это были всего десяток шагов. Скрип половиц под ногами, словно предупреждение, сопровождал каждый мой шаг.
Служанки в чепцах, шнырявшие за колоннами, бросали на нас любопытные взгляды, которые обжигали спину, как солнечные лучи через увеличительное стекло.
Виктор шёл впереди, изображая важного мужчину, но я видела, как дрожит его рука на эфесе шпаги. Он старался держаться с достоинством, но его парик, как всегда, жил своей жизнью, съезжая набок при каждом шаге.
Музыкальный урок.
Господи, я же не умею играть на клавесине! В лучшем случае – на расстроенном пианино в студенческом общежитии, да и то только «Собачий вальс».