Из-за того, что штемпели на конвертах были смазаны, восстановить хронологию не получилось. И она принялась читать, не заботясь о последовательности событий.
«Привет. У меня все хорошо. Много работы. Приехать не получится. Поздравляю с 8 марта. Желаю здоровья и счастья в личной жизни».
«Привет. Мне, конечно, лестно читать твои письма ── прямо как Татьяна Онегину. Но мне ей-богу не до этих сантиментов. Тебе тоже могу посоветовать заняться делом. Это всегда помогает не маяться ерундой».
Он явно был не многословен.
«Почему он ее не называет по имени?» ── подумала Катя. И поймала себя на том, что имя матери сама как будто не помнила ── даже как-то удивилась, увидев его на могильном памятнике.
В душе поднималась злость на этого незнакомого ей мужика, которому, оказывается, она обязана своим рождением. И еще какое-то странное, незнакомое чувство к матери ── то ли жалость, то ли сочувствие. Она не могла в нем разобраться.
«И сколько раз тебе повторять одно и то же? Я перед отъездом тебе четко сказал, что уезжаю надолго. У меня здесь ответственная работа, а ты меня каждый день дергаешь по пустякам. Весны ей хочется не только в природе, но и в душе! Я-то при чем здесь? Пожалуйста, сама реши для себя вопрос весеннего обострения».
По мере чтения Катя начинала различать оттенки его настроения и отношения к матери. К равнодушию и грубости примешивалась явная издевка.
«Избавь меня от подробностей своего быта, работы, грызни с подругами. Неужели ты думаешь, что мне интересны эти бредни и есть время во все это погружаться? Я уже сто раз давал себе обещание перестать тебе отвечать. Но отвечаю, сам не знаю зачем. А ты пользуешься моей добротой. Насчет звонков. Я тебе еще перед отъездом объяснил, что звонить мне будет некуда, здесь нет связи. Все! Мне надо работать. Надеюсь, я предельно четко все объяснил».
Он ведь мог не отвечать, мог как-то прервать эту переписку, совершенно не нужную ему. Зачем он продолжал писать ей? Сам себе пытался доказать собственное благородство: не рвет с влюбленной в него дурой, регулярно отвечает на ее послания?
Или в этом был какой-то изощренный садизм? Он держал ее на коротком поводке, не порывая окончательно, но каждым своим коротким ответом убивая ее как человека, как женщину, в конце концов, как мать его ребенка.