– Стало быть, ты читаешь анатомический труд врача и теолога Каспара Бартолина – старшего, да, Анна, дочь нашего лекаря?
Я снова кивнула, на миг лишившись дара речи.
Тебе, должно быть, смешно вспоминать, как я, совсем девчонка, смущалась в твоем присутствии и не могла вымолвить ни единого слова. Я уверена, что от тебя не укрылась ирония произошедшего, ведь ты же помнишь свои последние слова, обращенные ко мне?
Ti stille. Замолчи. Hold Kæft. Закрой рот и заткнись.
– Твой отец и вправду искусен в кровопускании, но недуг моего отца, короля, происходит не от нарушения равновесия гуморов.
Ты уверенно изложил мне свою теорию. В тот давний день, в дворцовой библиотеке. Солнечный свет лился между высокими стопками книг, вокруг нас кружились пылинки, похожие на крупинки чистого золота, и мне казалось, что я сплю и вижу сон.
Твои догадки о причинах болезни отца не имели для меня смысла, потому что мой папа учил меня, что все телесные недуги происходят от нарушения равновесия четырех гуморов[1], основных жидкостей организма, которыми также определяется и человеческий темперамент: сангвинический, меланхолический, холерический и флегматический. Процесс врачевания – это прежде всего поддержание равновесия гуморов, и основными лечебными средствами для него были кровопускание, стимуляция рвоты и клизмы. К тому же папа всерьез увлекался ботаникой и рассказывал мне о пользе целебных снадобий из разных растений при лечении не особенно тяжелых заболеваний.
Величайшим благословением моего детства было то, что мой отец, Торстейн Йоханссон, лекарь при королевском дворе, не имел сына, которому мог бы передать свои знания.
Однако если бы у меня был родной брат, я стала бы совсем другой женщиной, и моя жизнь сложилась бы иначе. Сейчас меня не везли бы в оковах в темницу на Крайнем Севере, и меня не отправил бы в унизительное изгнание тот единственный человек, которому я доверяла даже больше, чем мужу.
Но вернемся к счастливому воспоминанию о нашей первой встрече. Да, когда-то я была ею, тихой, стеснительной девочкой, устроившейся на полу среди книг, с пальцами серыми от пыли и растрепанными волосами, выбившимися из-под белого чепчика, – ты, возможно, заметил, что они были такими же черными, как у тебя, – и голубыми глазами, которые, как говорила мне мама с разочарованием в голосе, были слишком бледными для девочки и напоминали по цвету утиное яйцо.