Я вынула из сундучка пучок сушеного розмарина из моего бергенского сада.
Хельвиг с подозрением покосилась на травы, но ничего не сказала.
– Дай мне свечу, – велела я.
Я подожгла розмарин и прошлась с ним по комнате, чтобы окурить ее всю ароматным дымком. Хельвиг настороженно за мной наблюдала.
– Лучше бы Локхарту об этом не знать, – сказала она, покачав головой. – Он решит, что это колдовство.
– И будет не прав, – ответила я. – Я не раз использовала эти травы, когда очищала дома больных чумой.
При слове «чума» Хельвиг встревожилась еще пуще. Она поставила свечу на маленький столик у кровати.
– Я буду рядом, в соседней комнате, – сказала она и поспешно ушла.
Я ждала, что меня пригласят в губернаторский дом для знакомства, но прошла целая неделя, а губернатор не спешил слать приглашение. Меня оскорбляла его неучтивость, но одиночество тоже тяготило. Всю неделю я не общалась ни с кем, кроме Хельвиг, простой служанки, которую мне каждый раз приходилось упрашивать, чтобы она присоединилась ко мне в ежедневной молитве, и с которой мне было не о чем поговорить.
Весна вступала в свои права, долгие часы темноты сокращались, и светать начинало уже в середине ночи. Когда снег растаял, все вокруг сделалось тусклым и серым. Каждое утро я поднимала заслонку на окне своей спальни и смотрела на размокшую грязь в тех местах, где еще недавно лежал плотный снег. С наступлением весны на Вардё непрестанно шел дождь. Я просыпалась при блеклом унылом свете, не становившемся ярче на протяжении всего дня. Я поняла, что скучаю по чистому белому снегу и ясному небу в россыпи звезд, каким оно было в ночь моего приезда.
Прожив столько лет в Бергене, я привыкла к дождю. В городе дождь мне даже нравился: нравилось смотреть на мокрые булыжные мостовые, мерцающие в сребристом от влаги свете, нравилось сидеть у камина и слушать, как капли барабанят по крыше. Шум льющейся воды придавал дому уют. Но здесь, на севере, дождь был суровым и ожесточенным. В нем не было никакой красоты.
Я могла бы погрузиться в беспросветную меланхолию и потерять всякую надежду, как это, возможно, произошло с тем старым священником, умершим в моей постели, но это совсем не мой путь. Ты знаешь сам: я упряма, как горная коза, – и я составила распорядок на каждый день, назначив себе обязательные занятия.