Она заставила себя встать. Слезы, горячие и соленые, текли по щекам, смешиваясь с влагой камеры. Она вытерла лицо рукавом рубашки – тщетно, он был уже влажным. Надо было отползти подальше от… этого. От этого свидетельства ее возможной судьбы.
Она отодвинулась к противоположной стене, прижалась спиной к теплой, дышащей поверхности. Дрожь сотрясала ее, мелкая и неконтролируемая. Она смотрела на светящиеся корни, пытаясь найти в их холодном сиянии успокоение, как когда-то находила его в строках книг. Но здесь не было строк. Не было смысла. Была только органика. Пульсация. Гниение. И тишина. Та густая, давящая тишина, нарушаемая лишь мерным падением капель с потолка и собственным прерывистым дыханием.
Что это за место? – вопрошал ее разум, цепляясь за привычную потребность в объяснении. Кто построил… кто вырастил это? Зачем? Ответа не было. Только стены, дышащие вокруг нее. Только полупереваренный ужас в углу. Только она сама – Агата Блэквуд, семидесятитрехлетняя библиотекарша в ночной рубашке, босыми ногами стоящая в слизи посреди кошмара.
Она закрыла глаза, пытаясь представить свой кабинет в университете Мискатоник. Полки, тяжелые от фолиантов. Пылинки, танцующие в луче света из высокого окна. Терпкий запах старой бумаги и переплетного клея. Тишина, наполненная знанием, а не пустотой. Но образы были хрупкими, мимолетными. Их разрывало на части зеленоватое сияние за веками, пульсация пола под ногами, невыносимый запах.
Открыв глаза, она снова увидела Соседа. Его огромный, мутный глаз, казалось, смотрел прямо сквозь нее, в какую-то невообразимую бездну страдания. Он был здесь до нее. Он был образцом. Экспонатом. Какой расы? С какой планеты? Какие звезды видел этот глаз, прежде чем замутиться в этом теплом аду?
И самое страшное осознание пришло медленно, неумолимо, как пульсация стен: Она была следующим экспонатом. Ее принесли. Положили. И ждали. Для чего? Коллекции? Изучения? Или… растворения? Как этого несчастное существо в углу?
Безысходность, холодная и тяжелая, как свинец, разлилась по ее телу. Она медленно сползла по стене обратно на скользкий пол, свернувшись калачиком. Дрожь не прекращалась. Слезы текли беззвучно. Она была слишком стара для таких приключений. Слишком хрупка. Слишком… человечна. В этом месте, этом чудовищном, живом камне, летящем сквозь космос, она была лишь пылинкой. Образцом. Экспонатом вида Homo Sapiens. Достаточно любопытным, чтобы украсть у кровати, но не более того.