Он не смотрел на девочку. Только в снег, перед собой. На обратном пути в Ниве никто не говорил. Только печка слабым дыханием толкала в ноги. Кабинет встретил их тишиной и теплом, которое уже казалось чужим. Иван снял куртку, швырнул её на спинку стула. Артём молча налил кипяток в кружку – зелёная эмаль, поцарапанная, с трещиной в боку. Иван сел, потёр лицо, взял ручку.
Артём: Родители?
Иван: Будем завтра с утра. Мельников сказал, мать – Людмила Терёшина. Адрес у почтальонши.
Артём: Та, которая всех “зайцем” называет?
Иван: Она же. Говорит, письма приходили. Потом – тишина. Мать сама ходила в участок. Но на дежурстве был кто-то из молодняка, записали на бумажке. Бумажка потерялась.
Артём долго смотрел на чай, не пил. Потом медленно сказал:
Артём: Интересно, она сразу поняла, что это её? Или поняла ещё до того, как тело нашли.
Иван не ответил. Просто начал писать.
«5 февраля, около 11:00, тело девочки без внешних признаков насильственной смерти было обнаружено в овраге за шлюзом. Фиксируем отсутствие следов борьбы. Поверхностный снежный покров не нарушен. Следов волочения нет. Рядом – ничто. Ни сигарет, ни следов обуви. Как будто сюда пришла память. И осталась…»
Он остановился. Вычеркнул последнюю строку. Вздохнул. Иван: Завтра пойдём к Терёшиной. Говорить с ней, даже если она не скажет ни слова. Артём кивнул. На улице фонарь у остановки снова мигнул. Не свет – а дрожь. Дом был ведомственный, доставшийся Ивану вместе с должностью – точнее, с долговой ямой вместо зарплаты и обещанием “тут спокойно, тебе пойдёт”. Стоял он на отдалённой улице, где фонарь за окном давно погас, а собаки не лаяли даже на чужих. Ключ скрипнул в замке, как будто не хотел, чтобы его крутили. Внутри пахло железом, пылью и углями. Печь остывала – он не топил сегодня с утра. Куртка упала на спинку стула. Чайник – на плиту. Иван разулся, щёлкнул выключателем – лампа моргнула и загорелась, будто нехотя. На стене висела карта района, на ней кнопки: красная – пропавшие, синяя – найденные. Между ними пустое пространство. Сегодняшняя девочка ещё не приколота. Пока. Вода в чайнике зашипела, но не вскипела. Он выключил плиту и налил почти тёплую в чашку. Сел за стол. Протокол лежал рядом, но не открывался. Голова гудела, пальцы чесались – как будто знали, что завтра будет не легче. Из коридора послышался скрип. Половица. Просто дом. Просто ночь. Просто воздух, в котором витает чужое имя. Иван достал из ящика старую папку. Там были не дела – записи. Его собственные. Он нашёл чистый лист, написал наверху: