Людмила Терёшина. Мать.
И ниже, чуть медленнее:
Надо говорить. Осторожно. Не о теле. Не о смерти. А о живом, что ещё осталось.
Он положил ручку. Минуту смотрел в лампу. Потом встал, закрыл папку и пошёл к кровати. К утру станет ещё холоднее. Дверь открыла не сразу. Минуту за ней кто-то стоял. Потом щёлкнул замок. Людмила Терёшина была в халате, не по погоде тонком. На ногах – тапки, старые, как война. Волосы собраны резинкой, лицо – будто выжжено. Глаза не смотрели – просто были. Иван показал удостоверение. Артём стоял чуть позади, молча. Женщина не удивилась.
Людмила: Я думала, раньше придёте.
Она отступила внутрь. Кухня встречала тем же, что и улица – сыростью и тусклым светом. Часы тикали, но не шли. На подоконнике лежали варежки. Детские. Не новые.
Иван: Мы хотели бы задать несколько вопросов.
Людмила села за стол. Не приглашая. Просто так было заведено.
Людмила: Вы нашли её?
Артём кивнул.
Людмила: Где?
Иван: За шлюзом. На поляне.
Пауза. Женщина слегка качнулась вперёд, словно ветер прошёл сквозь неё. Потом снова замерла.
Людмила: Она не должна была там быть. Она вообще не должна была… одна.
Иван: Когда вы в последний раз её видели?
Людмила: В пятницу. Вечером. Сказала, что пойдёт к Лизке на ночь. Я поверила. У Лизки спросили?
Артём: Уже.
Женщина посмотрела в одну точку – между плитой и стеной, как будто там было зеркало.
Людмила: Я к вам ходила. Несколько раз. Меня записывали. Но потом всё терялось. Бумаги теряются, а дети нет. Они либо есть, либо…
Она не договорила. В комнате стало тише, чем должно быть.
Иван: Были ли у неё враги? Странности? Кто-то наблюдал?
Людмила: Я враги. Она – девочка. Добрая. Тонкая. Глупая. Доверяла. Я говорила – не ходи в лес. А она – “мама, лес – он же просто стоит”. А он не просто стоит.
Молчание. Даже Артём не дышал.
Иван тихо записал: Мать утверждает, что ребёнок боялся леса, но шла туда сама. Возможна доверчивая мотивация – либо сопровождение.
Людмила: Можно… посмотреть?
Иван: Это не… лучше подождать. Судмедэксперт…
Людмила: Нет. Я должна. Я же мать. Если вы не дадите – я сама найду. Лучше при вас. Через час они уже были в морге. Металл, белый кафель, тишина, которую даже шаги не трогали. Корепанов встретил их у дверей, не говоря ни слова. Папку он держал под мышкой, как что-то тяжёлое и чужое. Она вошла первая. Не дрогнув, не остановившись у порога. Только замерла на секунду, как будто прислушалась – не к звуку, к себе. Тело уже было на столе, под белой тканью. Не больничная простыня – ткань из детского одеяла, тонкого, выцветшего. Кто-то из санитаров принёс – по-своему понял, что так будет тише. Корепанов смотрел в сторону. Людмила сделала шаг. Потом ещё один. И подошла. Она не плакала. Ни звука, ни вдоха. Только сняла перчатки – старые, вязаные – и положила их на край стола. Протянула руку, дрожащую едва-едва.