– Может быть, завтра все-таки начнутся? Тогда я напишу на него такую жалобу…
Погруженный в свои мысли, он замолкает, уже подумывая, что именно напишет в жалобе. За Крюмпервегом следует улица Хеббель, они идут этим прекрасным летним днем вдоль красивых аллей, где повсюду стоят высокие вязы.
– А еще я потребую вернуть свои пятнадцать марок, – говорит он внезапно.
Ягненок не отвечает. Она идет осторожно, наступая на всю подошву ботинка, внимательно смотрит, куда наступает, – все теперь по-другому.
– А куда мы вообще идем? – внезапно спрашивает он.
– Я должна вернуться домой, – отвечает Ягненок. – Я ничего не говорила маме, чтобы не беспокоить ее.
– Ох, еще и это…
– Не ругайся, мальчик мой, – просит она. – Я постараюсь еще раз выйти в половине девятого. На каком поезде ты хочешь поехать?
– На десятичасовом.
– Тогда я провожу тебя на поезд.
– И ничего больше, – выдыхает он. – На этот раз ничего. Такова жизнь.
Дальше Лютьен – настоящая рабочая улица, тут всегда полно детей, и здесь они не смогут как следует попрощаться.
– Не принимай это так близко к сердцу, мальчик мой, – говорит она, сжимая его руку сильнее. – Я справлюсь.
– Да, да, – пытается он выдавить из себя улыбку. – Ты – козырной туз, Ягненочек, любую карту покроешь.
– В половине девятого я буду внизу. Обещаю.
– И даже не поцелуешь?
– Ох, ты же знаешь, это не так просто! О нас могут шептаться прямо сейчас, а ведь потом пойдут слухи…
Она пристально смотрит на него.
– Хорошо, Ягненок, – говорит он. – Ты тоже не принимай это близко к сердцу. Что-нибудь придумаем!
– Конечно, – говорит она. – Я не теряю мужества. А пока – пока!
Она быстро взбегает по темной лестнице, ее чемоданчик бьется о перила: хлоп-хлоп-хлоп-хлоп.
Пиннеберг смотрит вслед ее длинным бледным ногам. Уже сотни тысяч раз Ягненочек ускользала от него по этой проклятой лестнице.
– Ягненок! – ревет он. – Ягненочек!
– Да? – Она глядит на него сверху вниз через перила.
– Погоди! – кричит он, несясь вверх по лестнице.
Он стоит перед ней, задыхаясь, хватает ее за плечи.
– Ягненочек! – Он давится словами от волнения и одышки. – Эмма Мюршель! Как насчет того, чтобы мы поженились?
Мама Мюршель – Папа Мюршель – Карл Мюршель: Пиннеберг оказывается между молотом и наковальней.
Ягненок Мюршель ничего не ответила. Она отошла от Пиннеберга и осторожно присела на ступеньку лестницы – ноги у нее внезапно подкосились. Теперь она сидела, но все равно смотрела на него свысока.