Боль: Она билась в тихих, но страшных судорогах, ее тело выгибалось дугой, кости хрустели под кожей. Звуки, которые она издавала теперь, были нечеловеческими – хриплое клокотание, сдавленные вопли, переходящие в беззвучный стон, когда силы покидали ее.
Кожа: Фарфоровый блеск померк окончательно. Кожа начала… трескаться. Сначала это были микроскопические линии, как на пересохшей глине, вокруг глаз, на шее. Потом трещины углублялись, становились видимыми, темными. Они расползались по ее лицу, рукам, шее, обнажая не кровь и мышцы, а что-то влажное, тускло-серое, будто гниющую изнутри глину. От нее стал исходить сладковато-гнилостный запах, перебивающий стерильный воздух Института. На локтях и коленях кожа начала отслаиваться лоскутами, обнажая мокнущую, сероватую ткань под ней.
Сияние: оно не просто исчезло. Оно втянулось внутрь, оставив после себя тусклую, серую, быстро разрушающуюся оболочку. Казалось, сама жизненная сила, искусственно вложенная в нее, яростно отторгалась умирающим телом.
Превращение: «Платиновый Иней» исчезала на глазах. На ее месте корчилось нечто чудовищное. Что-то влажное, покрытое трещинами и шелушащимися лоскутами бывшей кожи, с выкатившимися от боли глазами, в которых не осталось ничего человеческого, только животный ужас и непонимание. Ее прекрасные белые волосы стали липкими, поникли, потеряв всякий блеск. Рот был открыт в беззвучном крике, обнажая слишком белые, слишком совершенные зубы – жуткий контраст с разрушающимся лицом.
Ирис не могла оторвать взгляда. Она замерла, как статуя, ее собственное сияние, подаренное «Эликсиром», казалось теперь кощунственным. Внутри нее бушевала буря. Ужас, такой леденящий, что парализовал. Отвращение перед этим чудовищным зрелищем разрушения. И – яростное, громогласное отрицание.
«НЕТ!» – кричал ее разум, заглушая стоны умирающей подруги. «Это не Иней! Это ошибка! Сбой! Они должны остановить это! Сейчас придут Опекающие с „Эликсиром“, и все прекратится! Она вернется! Она должна вернуться! Так не бывает! Мы совершенны! Мы стабильны! Нас защищают! ЭТО ОШИБКА ПРОТОКОЛА! ОШИБКА СИСТЕМЫ!»
Она сжала кулаки так, что ногти (еще совершенные, еще сияющие) впились в ладони. Она ждала. Ждала, что вот-вот распахнутся двери, ворвутся техники с шприцем мерцающего спасения, вколют его в разрушающееся тело, и чудо произойдет: трещины затянутся, кожа снова станет фарфоровой, боль исчезнет, и «Платиновый Иней» снова будет сиять холодной, хрупкой красотой. Так должно быть. Так обязано быть. Иначе… Иначе весь ее мир, вся ее вера в предназначение, в «Эликсир», в «Создателей», была… ложью. Кошмарной, чудовищной ложью.