Мне всегда было грустно, когда улетал последний листок. Я наблюдал за ними несколько дней, но когда этот день приходил, всегда не заставал самого момента падения. Меня встречала голая ветка, грустно шатающаяся на ветру, которая противно скрежетала по стеклу.
Когда хоронили мать моего лучшего друга Андрея, нас, пятилетних ребятишек, оставили в автобусе.
Я понимал почему, чтобы мой друг не видел, как его мать забрасывают грязной осенней землёй. Он в это время возился на заднем сиденье, откручивал голыми руками большую гайку. Тогда я думал, что он просто не понимает того, что происходит, а я-то знал.
Я узнал это с самого утра, когда проснулся от стука в дверь. Это был отец Андрея. Он громко плакал и сказал: «Валя умерла, я сейчас приведу сына, только не надо ему ничего говорить».
Когда пришел Андрей, я уже был одет и сидел за столом, ждал его пить чай с малиновым вареньем.
Андрей был грустный, он молчал, не смотрел никому в глаза. Мы пили чай молча. Я, конечно, не выдержал и спросил: «А мама у тебя что сейчас делает?»
«Ночью она сильно болела, сосала сосульки, а сейчас спит в зале на столе».
Его маму положили на стол и связали руки на груди, я бегал смотрел украдкой.
Потом я часто думал о том, что чувствовала мать Андрея, жуя и глотая лёд в последнюю ночь свой жизни. Она умерла от рака горла, захлебнулась собственной кровью.
Когда мы стали взрослыми, я спросил Андрея, помнит ли он тот день, когда умерла мать, сказав, что я помню до самых мельчайших подробностей.
Андрей нехотя буркнул, что нет.
Обычно наша память стирает все наши негативные детские воспоминания, которые случились с нами до пяти лет, тем самым сохраняя нашу психику. Но мне показалось, что Андрей врёт, да и не попросил он рассказать подробностей.
Однажды в шкатулке, что осталась у него от бабушки, которую он всегда носил с собой, я увидел эту гайку, которую он открутил тогда, сидя в автобусе. Он тогда еще сломал ноготь на большом пальце, ноготь с тех пор рос немного в сторону, но он всем говорил, что повредил его ножовкой на уроке труда.
Наша компания была немного странной тем, что выбивалась из общепринятого ряда.
Это произошло по понятной для нас причине, но не ясной для других. Квартал наш был девчий, их было много, они были старше и бойчей. Когда мы были маленькими, мы были их детьми, а потом они не хотели нас отпускать с этого уровня. Мы многое узнавали от них, например, о бесконечности космоса, о том, как рождаются дети, и играли в их девичьи игры. В дочкиматери, в мужа и жену, но самая крутая игра, которую я помню, это была игра в доктора.