Воробушек провёл по пистолету рукавом, сунул его за пазуху. Тряхнул висящую на боку сумку от противогаза. Нащупал что-то твёрдое, достал. Это была граната. Ребристая лимонка с взрывателем и предохранительным кольцом. Как граната оказалась в его сумке, он не помнил. Воробушек бережно протёр её рукавом и убрал обратно.
Нужно идти. Оставаться опасно. Скоро немцы начнут прочёсывать местность, искать уцелевших после боя солдат. В нескольких километрах вверх по течению реки была деревня Тарасовка. Перед войной Лёшка заезжал туда пару раз с отцом. Там жила его дальняя родственница тётка Прасковья Каретникова.
Он встал, затушил костёр, забросал угли землёй. Нашёл переход в пойме реки, перешёл по брёвнам. Увидел убитого солдата, обыскал его карманы, нащупал сухарь, щепотку соли. Зачерпнул каской воду из реки, сгрыз сухарь, выпил подсоленную воду.
В одном месте ему пришлось спрятаться в придорожные кусты, когда на дороге показались бронетранспортёр и немецкая грузовая машина с солдатами в кузове.
«Ягдкоманда, – подумал Лёшка. – К реке едут, облаву делать».
Володин рассказывал ему об этих «охотниках» из специальных немецких команд, предназначенных для борьбы с окружёнными красноармейцами и партизанами. Каратели, в рядах которых было много штрафников и уголовников из немцев, дезертиров из Красной армии, устраивали засады на дорогах и около мостов, прочёсывали деревни, убивали раненых советских солдат, а дома сжигали. Часто вместе с мирными жителями. Иногда для расправы им хватало найденных нескольких следов на снегу, ведущих из леса в деревню. В глуши же всех, кого каратели встречали, считали партизанами и сразу расстреливали. Часто такие команды переодевались в советскую военную форму, выдавали себя за красноармейцев.
Воробушек хорошо помнил, как уцелевший дед Матвей рассказал ему, что, когда в деревне полыхали дома с людьми, сквозь крики и ружейный треск он слышал громкую русскую речь.
– Немцы стояли в сторонке и покуривали, – слезливо кряхтел седой как лунь дед, – а эти нехристи, полицаи, жгли своих! Среди них был один верзила в чёрной шинели, – дед Матвей поднял слеповатые, по-щенячьи добрые глаза к небу, – здоровый, как боров, выше других. А у самого головка крошечная, будто тряпичный мячик. Ей-богу, уродина, а не человек. В одной руке он держал автомат, в другой – наган. Стрелял то с одной руки, то с другой. Орал всякую похабщину и ржал, как лошадь. За ним телега ехала. Полицаи туда еще до поджога добро всякое из домов тащили: скатерти, самовары, вышитые полотенца, кофты, шали, тёплую одёжку. Вожжи держал какой-то шкет, маломерок, не то мужик, не то пацан, в маленьком мундирчике и игрушечных сапожках. Совсем карлик, с короткими толстыми ногами и похожими на обрубки руками. Под рукой у него стояла бочка с самогоном.