Они дошли до небольшого холма. Перед ними раскинулся вид на Босфор, в лунном свете.
– Сюда я прихожу, когда устаю быть сильным, – сказал он.
– А ты часто бываешь слабым?
– Внутри – всегда. Снаружи – почти никогда.
– Это тяжело.
– Легче, когда кто-то видит.
Она опустилась на камень. Гёкхан сел рядом.
– Ты ведь всё равно уедешь, – вдруг сказал он.
– Возможно.
– Тогда хотя бы останься здесь до того, как рассвет.
Мелисса кивнула. Впервые за долгое время – без сомнений.
Пока город спал, два человека молчали рядом. И это молчание звучало громче всех слов, сказанных за целую жизнь.
Они сидели на краю холма, глядя, как корабли неспешно плывут по Босфору, будто мысли, у которых нет берегов. Мелисса закуталась в шарф, ветер шевелил её волосы. Гёкхан молчал – но не в тишине, а в присутствии. Он будто создавал пространство, где не надо было ни объяснять, ни защищаться, ни оправдываться.
– Стамбул… он упрямый, – тихо сказала она. – Я думала, он раскроется сразу, будто кино. А он – как человек. Закрытый, осторожный.
Гёкхан усмехнулся.
– Он не обязан никому. Он живёт своей жизнью. Но если он тебя впустил – ты уже не сможешь уйти прежней.
– Мне иногда страшно, что я всё это выдумала. Этот город. Этот вечер. Даже тебя.
Он протянул руку, указав на огни вдоль берега:
– Смотри. Это же реальность. Она не всегда ласковая. Но ты в ней. И ты есть. Это не выдумка.
Мелисса кивнула, и голос её стал чуть глубже:
– А ты… Ты кто в этом городе?
– Я – прохожий. Но иногда случаются встречи, после которых хочется остаться.
Она не ответила. Не нужно было. Слова в этот момент были бы ненужной краской на уже законченном мазке.
Они продолжали сидеть – близко, но не касаясь. И вдруг он тихо сказал:
– Знаешь, почему я люблю чай без сахара?
– Почему?
– Потому что сладкое отвлекает. А я хочу чувствовать вкус полностью. Даже если он горький. Особенно если горький.
Мелисса сжала ладони.
– Мне кажется, я начинаю понимать этот вкус.
– Тогда останься. Не в городе. Не со мной. А в себе. В том, что ты почувствовала сейчас.
Она не знала, будет ли утро лёгким. Не знала, разложит ли Стамбул перед ней свои карты. Но знала одно: этот момент стал точкой отсчёта. Здесь, на краю ночи, на скамейке у старой улочки, в ветре с запахом воды и времени, – её кто-то увидел.
И вдруг она произнесла:
– Если когда-нибудь мне придётся снова потеряться, я вернусь сюда. Чтобы вспомнить, что я – была.