Его мама стоит в нерешительности. А папа все еще вопросительно смотрит на нее.
– Да помоги ему уже!
С папиной помощью малыш открывает дверь домика. А ей, той, которую теперь зовут «мамой», как будто открывается дверь туда, где она когда-то уже бывала. Туда, где было и уютно, и больно, и страшно, и одиноко, и несправедливо порой. Но, несмотря ни на что, там было очень много любви. В ту историю, которую бы так до боли, звенящей в ушах, хотелось переписать. Но разве это будет честно по отношению к тем, о ком она, к тем, кто ее прожил?
2. Гвозди
15 лет назад
Пожилой мужчина, точнее, уже давно «дедушка» заколачивает единственное окошко маленького домика. Пара досок и гвоздей. И работа выполнена. В этой работе нет большого смысла. В домик вряд ли кто-то влезет. Грабителей вряд ли интересуют такие «сокровища».
Внутри – пара лопат, пара больших тяпок. И одна – маленькая, сделанная специально для ребенка. Еще пара каких-то старых спецовок, и кипа журналов с пустыми страницами, которые когда-то использовались для записей чего-то важного.
Там нет игрушек. Возможно, они когда-то там были. Но тот, кто пишет эту историю, этого никогда не видел.
Заколотив окошко, он закрывает деревянную задвижку на двери домика. И садится на лавку.
– Ну вот и всё, доченька.
Он вспоминает что-то очень далекое. Что-то, что никогда уже много десятилетий не покидает ни на день его сердце.
Чуть дикий взгляд исподлобья. И большие глаза, под которыми так часто виднелись круги. Шелковые русые волосы. И такую искреннюю улыбку.
Вспоминает, что жена ругалась, когда Света откопала закопанных ею до этого многочисленных котят. А потом смеялась и даже радовалась. Раздали по соседям.
Вспоминает, как впервые взял на руки. Как она бегала за ним по участку. Как его приемная дочь Люба, старшая дочь жены, качала ее на скрипучих, построенных им же самим качелях.
Как тряслись трое суток в душком плацкарте, когда ехали всей семьей на море, чтобы…
И как она потом…
Он много помнит. И мало говорит. Нужны ли этой ране еще гвозди? Да его, как правило, давно не слушают. Внучка только любит. Да, она, кажется, его любит. И он ее любит. Очень любит. Может, больше всех. Ну, если бы не…
– Ну давай, тотак, – дедушка неспешно поднимается со скамейки и, чуть сгорбившись, но все еще довольно бодро шагает прочь.