***
В жаркие июньские дни лета двадцать третьего года Эвальд, сидя в съёмной квартире, бесстыдно много курил, мало спал и уныло думал. Попытки заняться музыкой заканчивались неудачно, и Климов объяснял себе это тем, что для подобного вида искусства он негоден, и что надо ему попробовать бы писать прозу. Он небезосновательно считал, что его умение накоплять в себе обрывки фраз, смыслов и образов, воспитанное в нём с детства его отцом – Дмитрием, в общем-то – известным скандалистом, очень поможет в писательском деле – а мешала ему только ноющая, протяжная скука.
В один из таких дней, изнемогая, и почти взвыв от жары, сидя за ноутбуком, Эвальд с такой силой прихлопнул небольшого комара, уже успевшего напиться его кровью, что тот частями разлетелся по всей длине голого бедра, оставив долгий след этой розоватой, приторно сладкой жидкости. Удовлетворённый результатом, он со всей только возможной гордостью стёр то, что называлось комаром и, серьёзно посмотрев на салфетку, усмехнулся:
– А – нечего!
На порозовевшей поверхности белой салфетки как-то особенно смешно смотрелись оторванные лапки насекомого. Сложно было представить человеческий эквивалент той силе, с которой его рука разорвала на части крошечного комарика, и испытать его на самом Эвальде.
Такие липкие тягучие мысли всегда посещали именно в жару, но, обыденно – несколько мерзкие по своей сути мысли – в зной всегда казались вполне естественными, и Климов мыслил: «Именно так, когда кровь вскипает и требует пространства, люди берут в руки бритву – от скуки берут» – говорил он, словно перед кем-то оправдываясь, но бритву в руки не брал.
Вечером к нему зашёл друг детства – Андрей. Брюнет, в замечательной джинсовой куртке чёрного цвета и в таких же штанах он похож на ворона, только ростом не дотягивается, и весьма заурядное, но всё же красивое лицо с тёмно-коричневыми глазами и негустыми кустиками волос по овалу этого длинного смуглого лица.
Закурив, щупая себя за реденькую бородку, которой он, по всей видимости, очень гордился, Андрей сладко рассказал об очередной, но не слишком успешной интрижке, затеянной им недавно:
– Плакать буду… – живо начал он. – Милая, добрая, и в общем – замечательная, а – не даст… сука.
Андрей постучал по сигарете, опустил голову и долго смотрел на пепел, потом продолжил: