– Твои слёзы тоже не вернут. Но ты же плачешь. Значит, живёшь. А если живёшь – давай хотя бы попробуем.
– Я не хочу…
– А мне нужна помощь! – вдруг резко, неожиданно сказала мама.
Она встала, достала из сумки свежее, аккуратно сложенное платье – синее, в белый цветочек. Такое, как носила Валентина в университете, когда у неё были ещё мечты. Подала.
– Одевайся. Пойдем, прогуляемся. Хоть освежишься, отвлечёшься. Ты нужна мне. Я не справлюсь одна.
Валентина взяла платье, посмотрела на него, как на предмет из чужой жизни. Пальцы её слабо дрожали. Она не знала – то ли из-за тепла, внезапно ворвавшегося в её мёрзлый кокон, то ли от того, что впервые за долгое время почувствовала: кому-то она ещё нужна.
Валя нехотя надела на себя платье.
Пальцы дрожали, когда она разворачивала ткань. Синее, в мелкий белый цветочек – оно пахло чем-то домашним, выстиранным, знакомым… и чужим. Её собственная кожа отдавала холодом, как будто платье касалось не живого тела, а ледяной оболочки.
– Ну давай… – прошептала она самой себе, словно уговаривая, словно надеясь, что голос хоть как-то оживит эту обёртку, в которую она теперь превратилась.
Ткань прохладно скользнула по плечам. Она накинула платье через голову, медленно, будто через сопротивление, как будто каждое движение – предательство её горя. Всё внутри протестовало: не хотелось переодеваться, выходить, «освежиться»… Она не хотела быть красивой. Её не интересовали платья. Мир продолжал вращаться, а её личная орбита рухнула давно.
– Вот, видишь… – сказала мама, наблюдая со стороны и стараясь говорить ободряюще. – Уже другое дело. Словно жизнь в тебе просыпается.
– Не просыпается… – пробормотала Валентина, поправляя ворот. – Просто делаю вид. Для тебя.
Голос был ровным, без эмоций, но в нём слышалась щемящая тоска.
Она подошла к зеркалу. В отражении – бледное лицо, потускневшие глаза, волосы, небрежно собранные в узел. Платье сидело на ней свободно, слишком свободно – за год боль выела из неё плоть, оставив одни углы и тени.
– Ты… стала худее, – осторожно произнесла мама, подойдя ближе. – Но всё равно красивая. Ты – моя девочка.
– Не надо, – Валя отвернулась от зеркала. – Красота не нужна мёртвому сердцу.
Мама молчала. Но в этом молчании было всё: понимание, усталость, нежность и страх. Она видела, как дочь идёт через боль, как по горящим углям, без возможности остановиться.