Я слегка хмыкнул, не снимая трубку с губ.
– И ты подумал: «А почему бы не найти первого попавшегося наёмника в самом зачуханном городе континента? Он-то точно согласится пойти в безымянную смерть?» – я покачал головой. – Должен признать, в тебе есть вкус к абсурду.
Он не ответил. Просто продолжал смотреть. Но теперь в его взгляде появилось нечто новое. Лёгкий отблеск иронии, или всё же уважения? Трудно сказать. Тёмные эльфы умеют носить лица, как маски. Никогда не покажут, что под ними.
– Ты не первый, кого я нашёл. – спокойно произнёс он. – Но ты единственный, кто не отвернулся сразу. Это уже признак, что ты либо отчаянный, либо устал жить. Обе эти черты… полезны. Да и потом, мне тебя рекомендовали как честного наёмника с хорошей репутацией.
Я снова кивнул. Он был прав. Я действительно устал. Но не до смерти. Просто до той точки, где уже не важно, вернёшься ты или нет. И всё же…
– У меня есть условие. – сказал я, медленно вставая, чтобы дать телу почувствовать тяжесть сегодняшнего дня. – Если я пойду с тобой, ты будешь говорить правду. Не всю и не сразу. Я не дурак. Но врать мне не вздумай. Я слишком долго брожу по теням, чтобы не чуять ложь. А нужно это для того, чтобы не попасть в ситуацию, где меня бросят в яму и оставят там умирать. Знаешь… было дело…
Он поднялся вслед за мной. На фоне дымного света он выглядел как чёрный клинок, выкованный из ночи. Высокий. Спокойный. Опасный.
– Условие принято. – сказал он. – До тех пор, пока ты не задашь вопрос, на который не хочешь знать ответа.
Я усмехнулся, поднял свой меч и закинул ремень за плечо.
– Ну что ж. – сказал я. – Покажи мне опасный путь, о котором ты говоришь.
Мы вышли из таверны в серое утро, пахнущее золью и промокшими досками. Глимур – город-клякса на краю карты. Здесь всё кажется случайным: строения тут выросли сами собой, без плана и смысла, улицы – не улицы, а переплетения грязи и забора, где курицы и дети бегают одинаково бесшумно. Я поднял воротник, не от холода, а от ощущения, что кто-то следит. В Глимуре это чувство не покидает никогда. Тут глаза на каждой стене, и нож за каждым углом.
Мы шли молча, какое-то время просто слушая город. Крики торговцев, лай собак, бряцанье вёдер, голос женщины, зовущей мужа, которого, вероятно, давно уже нет. Жизнь здесь была как болезнь. Цеплялась, разъедала изнутри, но убить не спешила.