Избы стояли понурые, вросшие в землю, словно уставшие от долгой, безнадежной жизни. Их маленькие окна, темные и пустые, смотрели на мир слепыми, безразличными глазницами. Окна некоторых домов были заколочены крест-накрест грубыми, свежесрубленными досками. Это было сделано небрежно, впопыхах, как будто тот, кто это делал, отчаянно спешил и боялся. Двери большинства домов были плотно, наглухо закрыты.
Изгороди и плетни, которые он помнил крепкими, во многих местах прогнили, обвалились, и сквозь них пророс сорняк. Сады, которые по осени должны были ломиться от налитых соком красных яблок, стояли запущенные, дикие. Под деревьями на земле ковром лежали неубранные, гниющие, источающие кислый запах плоды.
На околице, возле колодца с высоким, застывшим журавлем, Радомир увидел единственное живое существо. Тощий, облезлый пес с торчащими ребрами и свалявшейся шерстью сидел, поджав хвост под себя, и смотрел на них испуганными, полными тоски глазами. Он не лаял. Он даже не рычал. А потом, когда Радомир сделал шаг вперед, пес жалобно, по-щенячьи заскулил и, припадая к земле, шмыгнул под ближайшее полусгнившее крыльцо, исчезнув в темноте.
– Матерь Божья… – прошептал Всеволод, который неслышно подошел с лошадьми. Даже на его обычно невозмутимом, добродушном лице отразился неподдельный шок. – Что здесь случилось? Чума?
– При чуме выносят мертвых. Или сжигают дома, – тихо, не отрывая взгляда от пустой улицы, ответил Горислав. – А здесь… здесь все прячутся. Прячутся от живых.
Радомир ничего не ответил. Он механически взял поводья своего коня и медленно повел его в поводу. Каждый шаг по знакомой с детства улице отдавался тупой, ноющей болью в сердце. Он смотрел на дома, и память услужливо подсказывала, кто в них жил. Вот дом старосты Еремея, крепкий, на две половины. Дверь заперта, ставни плотно закрыты. А вот, через дорогу, почерневшая от копоти кузница, где всегда гудел огонь и раздавался звон металла. Огонь в горне давно погас, а на широкой наковальне, на которой его отец правил охотничьи ножи, лежал толстый, рыжий слой ржавчины.
Он смотрел на дома и видел лица. Вот здесь жила вдова Марфа с тремя дочками, всегда веселыми, румяными, как яблоки из их сада. А здесь – кривоногий мельник Гриша, чьи бесконечные шутки и байки заставляли хохотать всю деревню на праздниках. А дальше – дом охотника Микулы… того самого, что пропал первым.