В очередной раз, когда я пришел туда, её не было. Я ушел и вернулся через день, но её всё еще не было. Мне ничего не сказали и предложили Николь – она была из Кишинева и ей было тридцать семь. Не спрашивайте меня, как я узнал. Хотя, вы можете предположить, что я иногда читаю сводки. Агуэде было девятнадцать, когда её нашли мёртвой. Я не могу вам сказать здесь, что с ней сделал этот хасид, потому что меня душат слёзы. Его нашли и застрелили, когда он попытался скрыться – я нахожу эту смерть для него слишком легкой.
Я работаю совсем машинально – не потому, что надо, а потому, что если я не буду работать – то мне конец. Кажется, у меня не хватит духа, как у того парня из разрушенного города – наверно, я просто сойду с ума и буду ходить по городу и нести бессмыслицу всем на потеху. Вот, пришел опять он, мой кровожадный земляк.
– Привет, как дела?
– Плохо, – отвечаю я, – садись.
– А что такое? – настороженно спрашивает он. Он явно не хочет, чтобы я ему сейчас изливал душу, не хочет нарушать своего обывательского спокойствия.
– Да так. Бывают в жизни пассатижи.
– Это да, это да… – отвечает он, облегченно вздохнув.
– Как обычно?
– Да, и сегодня меня побрей, пожалуйста.
Бритья у него в заказе не было. Видимо, сегодня хочет дать на чай – бритье ему так станет дешевле. Ну, что же. Я не против.
– Пойдем, голову помоем.
Я медленно растираю шампунь и смотрю как он пениться как безе. Смываю – и вода приятно шипит, гасит пену – стекает – и по фаянсу мойки, закручиваясь со звонким хрустом засасывается в ненасытное чрево – там тысячи кофейных таблеток и лигул-кондомов проплывают по подземной реке.
– Ай, горячо!..
Я задумался – и не выставил температуру.
– Извини. Вот так нормально?
Я домываю ему голову, и мы идем с ним к креслу.
Пока я стригу его, он бубнит все о том же и, кажется, что смысл его слов начинает до меня доходить. Когда я кончаю, то с удовлетворением оглядываю его и понимаю, что стрижка удалась. Я беру зеркало и показываю ему его затылок.
– Четко, как всегда!
– Давай бриться теперь?
– Ага.
Я беру опасную бритву и обрабатываю её, чтобы не попала инфекция, у него на глазах – так положено. Я намыливаю ему щеки итальянским мылом для бритья, поворачиваю ему голову набок, натягиваю кожу и начинаю аккуратно скашивать щетину.
– Слушай, – говорит он, пока я вытираю лезвие о полотенце – Иран, будь он неладен! Чего мы ждем? Я, ты знаешь, что думаю?