В глазах Гостомысла мелькнул ужас. Он всегда знал, что в этом хрупком с виду юноше живет неугасимое пламя мести. Но слышать это вслух… было страшно.
– Цель твоя – знания, Лука, – настаивал он, почти умоляюще. – Сила через магию. Союзники через ум и осторожность. Месть… месть придет позже. Если придет. Выжить – вот первая задача. Понял? Выжить и учиться.
– Понял, отец, – ответил Лука, пряча горящий взгляд под опущенными ресницами. Он сунул оберег за пазуху, туда, где он лежал на голой коже, рядом с сердцем. Холодок успокаивал жар ярости. – Знания. Сила. Союзники. Я помню.
Проводы были краткими и лишенными свидетелей. Гостомысл обнял Луку у крыльца, крепко, по-мужски, сунул в руку тяжелый кошель с серебром и медью – «на дорогу и первое обустройство». Лошадь под Лукой, крепкий мерин гнедой масти, нервно переминался с ноги на ногу, чувствуя напряжение хозяина. Вьючная кобыла терпеливо ждала своей ноши.
– Пути-дороги, сынок, – прошептал Гостомысл, и голос его внезапно охрип. – Дай тебе Перун силы, а Велес – мудрости. И… берегись.
Лука лишь кивнул, не в силах вымолвить ни слова. Он тронул коня пятками, и животное двинулось шагом по знакомой улочке, мимо крепких срубов Ладоги, к выезду из города. Он не оглядывался. Оглядываться было нельзя. Позади оставалось детство, пусть и лживое, но относительно безопасное. Впереди лежала Небыль – Академия Вещего Шума и все, что она в себе таила: надежда, опасность и долгая дорога мести.
Дорога на юг, вдоль полноводного Волхова, сначала казалась мирной. Солнце, пробиваясь сквозь осеннюю листву, золотило воду. Воздух был напоен запахом грибов, влажной земли и дыма далеких починков. Лука ехал не спеша, стараясь слиться с редкими путниками – такими же купцами с охраной, крестьянами с возами, бродячими скоморохами. Он выглядел как обычный юноша из зажиточной семьи, отправленный учиться: добротный кафтан из крашеного сукна, прочные сапоги, за спиной – кошель с припасами и сверток с запасной одеждой. Только слишком внимательные глаза выдавали в нем нечто большее. Он впитывал все: особенности речи встречных, слухи, доносившиеся обрывками, расположение деревень и перелесков. Карта местности, которую он заучил по рассказам Гостомысла и немногим доступным свиткам, накладывалась на реальность.
К исходу третьего дня пути мирный пейзаж начал меняться. Лес по берегам Волхова становился гуще, древнее. Сосны и ели вздымались к небу темными исполинами, их корни, подобно каменным змеям, сползали к воде. Воздух стал прохладнее, тишина – глубже, нарушаемая лишь шелестом листьев под копытами коня, далекой песней птицы и вечным шумом реки. Дорога сузилась до тропы, петляющей меж мшистых валунов и буреломов. Солнце скрылось за плотной пеленой туч, нависших над лесом. Настроение Луки сгущалось вместе с небом. Здесь, в этом первозданном хаосе, чувствовалось иное, древнее присутствие. Он вспомнил страшные сказки няньки – о Лешем, хозяине леса, что сбивает путников с тропы, о Водяном, таскающем неосторожных на дно, о волколаках, рыскающих в ночи. В Академии, говорил Гостомысл, эти твари – не сказка. Они часть мира. Часть магии.