– Может быть, так будет лучше.
Отец умер поздним вечером следующего дня. Когда небо прояснилось, мы похоронили его в пшеничном поле на южном склоне Цзилушаня.
В Финиковом саду росла крапива, которая благоухала, как ракитник, а бледным оттенком напоминала сосновые иголки, но шрамы, оставленные ее тонкими ворсинками на человеческой коже, проявляются только через долгое время. Боль, причиненная мне смертью отца, спряталась за безучастным лицом матери и вынырнула на поверхность лишь спустя много-много лет.
Однажды летним утром мама позвала меня в гостиную и попросила прочесть ей отрывок из «Грамоты для начинающих».
Я начал декламировать и почти сразу запнулся.
– Чжан Лихуа[6]… – зевнула мама, – давай, что там дальше.
– Блистала волосами.
– А что говорится про У Цзянсянь[7]? – снова спросила мать.
Я ответил, что красота У Цзянсянь «просто пиршество для глаз».
– Теперь скажи мне, кто такая Чжан Лихуа?
Я покачал головой.
– А что значит «пиршество для глаз»?
Я снова покачал головой. Мама рассердилась:
– Так вот как Сюй Фугуань учит тебя!
Сюй Фугуань – мой учитель в частной школе, а также известный в округе практик китайской медицины. Это был крепкий бородач, а длинный халат придавал ему потешный вид. Частная школа, которой он руководил, находилась на южном берегу канала. С деревней Майцунь ее соединял ветхий деревянный мост. В ясный день, стоя во дворе Финикового сада, я мог видеть белоснежные стены школы и лодку, груженную хлопком, пришвартованную на канале. После смерти отца я почти перестал посещать занятия в школе. Тем летом господин Сюй Фугуань часто по вечерам приходил к нам в Финиковый сад на чай. В темноте я иногда слышал, как он, обмахиваясь бумажным веером, беседует под сенью деревьев с моей матерью. Вскоре Сюй Фугуань стал постоянным гостем в нашем доме.
На следующий год, когда на тутовых деревьях зазеленели листья, а шелкопряды плели свои коконы, в нашем Финиковом саду кое-что случилось. Я никогда в жизни никому не рассказывал об этом происшествии, и даже сейчас, когда я вспоминаю о нем, я испытываю стыд, заставляющий меня вздрагивать. Природа таких вещей была непостижима для меня в том возрасте, но их всеобъемлющая реальность стала частью трепетных видений в более поздние годы.
Той весной свет в червоводне горел каждую ночь. Он казался размытым и влажным, и я часто просыпался. В эту ночь меня снова разбудило необъяснимое чувство. В темноте я тихонько выскользнул из постели и босиком направился на улицу. Я тихонько открыл дверь своей комнаты, и странное мурлыкание, которое она издала, испугало меня. Я осторожно спустился по лестнице и вышел во двор. В траве квакали лягушки, и я, двигаясь словно в трансе по узкой галерее, подошел к краю ограды за червоводней и остановился среди благоухающих грушевых деревьев. Дверь червоводни была серой, несколько только что сплетенных соломенных драконов лежали кучей у забора, а на дереве перед дверью болтался фонарь. Я видел, как вокруг него кружится рой крошечных насекомых. До меня доносились звуки, с которыми шелкопряды пожирали тутовые листья. Затем на противоположной стороне мелькнула темная тень, и, повернувшись, я увидел маму, которая шла сюда с металлическим ведром, слегка наклонившись вперед, а ручка ведра издавала монотонный пронзительный звук. Должно быть, мама заметила меня, подумал я. Когда она ускорила шаг, вода начала выплескиваться из ведра.