Элизабет стала настоящей музой братства. В один день она была у Уотерхауза, второй – позировала для «Русалки» Милле, а на третий спешила к Холману, который писал её в образе англичанки из новообращённых бриттов, спасающей от преследователей друзей-миссионеров. Свойственная Элизабет мечтательная сентиментальность, дремавшая до поры до времени, вдруг проснулась – и со всей страстью своей души, девушка уходила в иллюзорный мир, созданный воображением. Она слушала речи прерафаэлитов, прославляющие чувственность и романтичность. На их полотнах оживали легенды Средних веков и опьяняющие римские сатурналии. Каждый раз, глядя даже на карандашный набросок, девушка ощущала неведомый до той поры трепет. Языческая волшебница, страдающая христианка, загадочная принцесса – Элизабет нравилось воплощать эти образы, и чем дальше они были от действительности – тем интереснее ей было надевать маски других эпох. Волшебные легенды всегда казались молодой девушке реальнее самой жизни.
Элизабет нравился мир мастерских с их беспорядком и острым запахом красок, нравились многочисленные наброски, лежащие на столах, а иногда – на полу, нравилась даже ломота в спине, когда она, застывши неподвижно на несколько часов, аккуратно двигалась, чтобы немного размять мышцы.
Конечно, сами прерафаэлиты оставались совершенно земными людьми. Их встречи в столовых и пабах немногим отличались от студенческих попоек. Элизабет пила и веселилась вместе со всеми, соблюдая, однако, правила приличия. В глубине души она любила такое времяпровождение гораздо больше выставок в Академии, где эрудиция прерафаэлитов воздвигала между ними непреодолимую стену.
Однако стоило Элизабет покинуть художников, как на неё обрушивался реальный мир. Мир, который становился всё более и более тягостным после лирики ярких полотен и долгих разговоров об искусстве. Он раздражал, тяготил, лишал сил, но девушке вновь и вновь приходилось погружаться в повседневные заботы.
Старший брат Джеймс постоянно ссорится со своей молодой женой. Клара долго болела после того, как попала под ливень. Тихая соседка-вдова съехала, а новая семья шумела так сильно, что мистер Сиддал вынужден то и дело делать им замечания.
– Одно и то же, нет конца и края этой суете, – думала Элизабет о бесконечной веренице событий, – и ничего не имеет смысла, все один тягостный сон. Но как от него проснуться?