Но где-то в подсознании, словно неуловимое пятно на периферии зрения, задержался образ её глаз, полных не только слёз, но и внезапного, острого вопроса, когда она смотрела на ту зелёную каплю. Вопроса, на который он не стал искать ответа. Пока.
Глава 2
Янтарные отблески в Мастерской Тени.
Солнечный свет, густой и теплый, как жидкий мёд, заливал просторную мастерскую Арлетты Ван дер Вельде. Он играл в длинных, почти белоснежных прядях её волос, уложенных в небрежный узел, из которого выбивались отдельные пряди, прилипшие к влажным от слёз и концентрации вискам. Её янтарные глаза, обычно светящиеся тёплым внутренним огнём, сейчас были тусклыми, воспаленными, но невероятно сосредоточенными. Она стояла перед огромным холстом, залитым хаосом мазков – кобальтовой синевой, киноварной яростью, тяжёлыми ударами черной сажи. Это был крик души, попытка изгнать ужас, запечатленный в памяти: силуэт в дверном проеме, запах химической горечи, безжизненное тело Грегора.
Но руки её дрожали. Кисть выскальзывала из пальцев, оставляя неуклюжие кляксы. Она сжала кулаки, вонзив ногти в ладони. Боль. Хоть какая-то ясность. Платок, тот самый, синий, который уронила в морге, лежал на табурете, сложенный небрежно. И на нём, едва заметно, было крошечное пятнышко… не синей краски с её пальцев, а того самого, странного изумрудно-зелёного оттенка. Как та капля на холодном полу предсекционной.
«Грязь», – прозвучал в памяти холодный, бесстрастный голос доктора Торна. Но Арлетта знала краски. Знала их текстуру, запах, поведение. Это была не грязь. Это была краска. Очень специфического, почти ядовитого оттенка зелёного. Пигмент, который она сама использовала лишь однажды, для серии "Подводные сады". Очень дорогой, очень редкий. И уж точно не тот, что мог оказаться на полу полицейского морга случайно.
Стук в дверь мастерской заставил её вздрогнуть. Не время для гостей. Не сейчас. Она знала, кто это. Только он мог стучать так – резко, без извинений, словно отбивая такт для вскрытия.
– Войдите, – голос её сорвался, она сглотнула ком в горле.
Дверь открылась, впустив не просто человека, а сгусток холода и чужеродности. Сайлас Торн в своём неизменном тёмном костюме и безупречно белой рубашке казался пришельцем в этом царстве цвета и творческого хаоса. Его взгляд, острый и оценивающий, скользнул по заляпанным краской полам, горам тюбиков на столе, незаконченным полотнам, стоящим у стен, и наконец остановился на ней. На её бледном лице, на следах слёз, на длинных светлых волосах, собранных, но все равно излучающих тепло, которого ему так не хватало. На её глазах – янтарных, как застывшая смола, полных боли и… вызова?