Распредвал упёрся в холодные бронзовые ворота. Заперты. Сквозь слуховые окна мерцал огонь, дым от грубой печи из обломков стены вился к небу, неся запах жарящейся речной рыбы. Несколько фигур маячили у костра, их тени плясали на камне. Закрытые ворота до заката? Странно. Он сжал чугунное кольцо и ударил по створкам. Глухой звон разнёсся в тишине. Ответа нет. Ещё удар, сильнее. Хриплый, пропитой голос рявкнул из-за стены:
– Закрыто! Ярл запретил вход до полудня, или ты выше закона?
– Я паладин Лунной Воды, – отрезал Распредвал, сарказм в голосе резал, как клинок. – Открывай, страж, я не для того тащился через пустоши, чтобы выслушивать твой бред! Хочешь монету? Не твой день.
– Боги мне свидетели, плевать, кто ты! – прорычал голос. – Воняешь, как падаль, и тряпьё твоё – тлен.
– Наглость? – Распредвал прищурился, рука легла на эфес. – Открывай, или я вышибу ворота и засуну твой язык тебе в глотку.
– Лучники! Прорыв! Целься! Огонь! – завопил стражник.
– Отставить! – громыхнул капитан из мрака. – Открыть ворота! Это Распредвал, паладин с севера.
– Но, капитан, вы же велели… – промямлил стражник.
– Я сказал – открыть! – рявкнул капитан. – Или ваше пойло выжгло последние мозги?
Скрип, лязг, облако пыли. Ворота дрогнули, открывая проход. Стражники с факелами косились на Распредвала, их взгляды сочились недоверием. Масляный дым щипал глаза, свет отражался на стальных познавших битвы доспехах капитана, отбрасывая зловещие тени.
Распредвал кивнул, скрывая тяжесть в груди.
– Благодарю, – выдавил он. – Пустоши выжгли терпение. Прости за резкость.
Капитан взглянул с усталым пониманием.
– Идём, – махнул он. – В таверне расскажешь. И поешь, а то выглядишь, как призрак.
Они двинулись по центральной улице к таверне, чья вывеска скрипела под ветром. Город затих, его былую жизнь пожрали тени. Башни и колонны, увитые плющом, хранили величавую скорбь, но в трещинах стен читался упадок. Пустоши изменили Распредвала, но Дольх-Динас, его дом, выглядел чужим, словно мир, который он знал, рассыпался в прах.
Таверна «Любопытный кабанчик» встретила тусклым светом масляных светильников, свисавших с почерневших балок. Запах жареного мяса и хлеба смешивался с дымом камина. Хозяин, тощий, с лицом, изрезанным временем, кивнул на столик у огня, его взгляд, ясный и цепкий, будто читал душу.