Станция Одиночество - страница 5

Он постучал. Не требовательно, а как будто сам не верил, что надо.

Женщина медленно повернулась.

Женщина: Артемий.

Не вопрос. Констатация.

Он замер.

Артемий: Простите… Женщина: Нет. Ты. Ты как тогда. На том поезде. Только пальто другое. А лицо всё то же. Он открыл рот, но не сказал ничего. Она уже подняла руку и указала на противоположное сиденье. Женщина: Садись. Путь ещё долгий. А мы не зря пересеклись дважды. Он сел. Артемий: Вы меня с кем-то путаете. Это… невозможно. Женщина покачала головой. Женщина: Здесь нет «возможно». Здесь есть только «было» и снова будет. Она вздохнула. Не с грустью – с принятием. В окно качнулся пейзаж – впервые за всю дорогу. Короткий мост. Ветки. Свет над водой. Женщина: Сейчас пройдёт проводник. Он спросит, куда ты едешь. Скажи правду. Только один раз можно. И только один раз – вслух. Артемий не отводил взгляда. Она тоже. Поезд шёл. И в нём не было лишних пассажиров. Шаги слышались слабо. Не потому что тихо шёл – просто вагон был таким: здесь звуки глушились, как если бы под полом лежало не железо, а ткань. Поезд не ускорялся, не замедлялся. Он плыл. Внутри – свет оставался неизменным, а за окнами сменялось не время суток, а настроение воздуха. Артемий вышел в коридор. Женщина в купе больше ничего не говорила. Окна запотели, и в отражении стекла он видел себя не сразу – только когда остановился у перегородки. Из дальнего конца показался человек. Идёт. Ровно. Не спеша. В руках – папка. Не жёлтая, не красная. Простая, серая, как вся эта дорога. Форма – как у проводника. Только фуражка без кокарды. И не звонит ничем: ни ключами, ни жетоном. Просто идёт. Остановился перед Артемием. Смотрел не в лицо, а чуть мимо – как будто фиксировал наличие, а не личность.

Проводник: Имя?

Артемий чуть замешкался.

Проводник: Только один раз. Не для проверки. Для записи.

Артемий: Артемий Белов.

Проводник кивнул. Открыл папку, лист перевернул. Не ручкой, а пальцем поддел.

Проводник: До?

Артемий: К родственникам.

Проводник медленно поднял глаза.

На этот раз – прямо. Проводник: Хорошо. Значит, место будет до конца. Вход зафиксирован. Выход – откроется, когда станция сама назовётся. Он закрыл папку. Не попрощался. Не улыбнулся. Повернулся и пошёл дальше – мимо дверей, мимо купе, туда, где никого не ждали. Артемий остался стоять. Всё услышал. Ничего не понял. Но поезд продолжал идти – и больше не требовал обоснований. Поезд начал замедляться. Не с тормозным скрежетом, а плавно, будто из уважения к месту, которое не обозначено на карте. Тишина внутри стала плотнее – такая, как бывает в купе перед самым прибытием, когда даже дыхание звучит громче обычного. Артемий поднялся. Прислушался. Поезд действительно останавливался. Лёгкое покачивание исчезло. Свет в коридоре остался прежним. Только за окном – иное. Он подошёл ближе. В стекле появлялась платформа. Узкая, с обсыпанным крошкой бетоном. Навес перекошен. Под ним – табличка. Белая, выцвевшая. На ней нет ни букв, ни цифр. Только потёки ржавчины в форме строки. Название было – но кто-то его снял, или оно выгорело настолько, что осталось только ощущение: место есть, имени нет. За перроном – клен, изогнутый, как спина. Каменная скамейка. Остов часовой будки. Ни людей. Ни звуков. Он пошёл к двери. Потянул. Не открылась. Сильнее. Ни щелчка, ни сопротивления. Как будто не заперта – как будто вообще не предназначена для открытия здесь. Он вернулся назад, прошёл через весь вагон к другой двери. Та же картина. Ручка жива, но ничего не происходит. Остановился. Обернулся. Другие пассажиры не встали. Кто-то читал, кто-то смотрел в окно. Как будто они не удивлены остановке, и тем более – её итогам. Артемий вернулся в купе. Сел. В окно – всё та же станция. Именем не названная. Присутствием – не подлежащая сомнению. Поезд стоял. Минуту. Потом другую. Ничего не прозвучало. Не объявили отправления. Просто вагон взял дыхание – и снова пошёл. Дёрнулись полки. Окна потекли светом. Платформа поплыла назад, как память, которой не за что зацепиться. Артемий не отвёл взгляда. Эта станция была. И не для выхода. А для того, чтобы знать: выйти – можно не везде. Платформа не исчезала. Она не уезжала назад, как обычные станции после отправления – она задерживалась, как взгляд. Поезд дёрнулся, но ещё не шёл. Просто проверял, заметили ли. Артемий сидел. В купе было тихо, даже глуше, чем раньше. Стук колёс замер. За окном – всё та же выцветшая табличка без букв. Только ржавчина в полосках, как признак былого названия. Стекло запотело, но он знал: там кто-то стоит. Он наклонился ближе. Провёл пальцем по стеклу, смазал каплю. И тогда увидел. На краю перрона, у фонарного столба, стояла фигура. Далеко. Почти сливалась с серостью воздуха. Ни лиц, ни черт. Только силуэт. Высокий. Спокойный. Плечи чуть опущены, руки вдоль тела. Стоял так, будто ждал, и ждал не Артемия – поезд. Он не двигался. Не подходил ближе.