– Ви йешо будете мольчат? – спросил Тим Иванову. – Или ви будете говорит? Ми дават длйа вас йешо Chance. Йесли ви опйат мольчат – ви будете испитиват очен плёхи́йе страданиэ. Ви говорит нам или нет?
– Я вам все уже сказала! – устало произнесла девушка.
– Пристегивайте ее! – сказал Тим охранникам по немецки.
– Ребята, к столбу! – приказал Мышонок.
– Туда же, – сказал Тим, показав рукой на столб, к которому был прикован Очерет. – Всех рядом.
– Яволь! – произнес Мышонок.
«D-шники» отстегнули наручники за спиной Ивановой и принялись срывать с девушки одежду. Подследственная, вероятно, уже чувствовала себя обреченной, поэтому практически не сопротивлялась, лишь инстинктивно прикрыла руками обнажившуюся грудь. Ветер все колыхал ее густые свободные волосы, и без одежды она напоминала некую мифическую героиню с полотна художника эпохи Ренессанса, готовую сейчас, презрев все, устремиться к своей цели. Тим подумал, что к своей цели эта юная пособница коммунистов сейчас и пришла: скоро умрет за свою любимую партию и ее вождя, и коммунисты то недолгое время, сколько осталось им существовать, наверное, будут почитать ее как героиню. Хипо потащили Иванову к столбу, у которого уже скорчился от холода прикованный Очерет.
– Небось прохладно? – усмехнувшись, спросил ее шедший рядом, наблюдая за действиями своих подчиненных, Мышонок. – Горячая комсомольская кровь не греет?
– Жаль… – выдохнула Иванова, когда охранники силой усаживали ее коленями на асфальт лицом к столбу напротив Очерета.
– Что ты говоришь? – спросил Мышонок, встав над ней и сунув руки в карманы черной куртки.
– Жаль, что такие продажные мерзавцы, как ты, после победы будут больше всех кричать: «Слава Партии!»… «Слава Родине!..»… «Смерть фашизму!»… – пока девушка выговаривала свои слова, охранники наручниками сковывали ей руки впереди столба над руками Очерета. – И не за что будет таких поставить к стенке!.. А надо!.. Ой, как надо!..
– Еще надеешься на победу красных, милочка? – снова усмехнулся Мышонок. – Ну, надейся! С надеждой краше умирать! – и отошел. За ним отошли и приковавшие Иванову к столбу охранники, уступая пространство приблизившимся Тиму со Шмидтом.
– У вас еще есть время подумать, – сказал Тим, глядя на девушку, прикованную к столбу напротив своего сообщника, так же голой и сидящей на подогнутых ногах. Длинные волосы трепались на ветру, скользя по ее рукам, лицу, плечам. – Пока вы не замерзнете тут насмерть, вы можете начать давать правдивые показания. Мы хотим знать, зачем вы пришли на самом деле в квартиру этого человека, который умирает напротив вас. Откуда в вашей сумке была записка находящейся в розыске преступницы, и что она означает. Переводите, Шмидт!