Очерет не отвечал, только шумно выдыхал воздух – не то со стоном, не то с хрипом.
– Ти мольчат… – произнес Тим и посмотрел на Мышонка.
– Поработайте вашим ножом! – сказал он по-немецки.
– Яволь! – произнес Мышонок и, шагнув к Очерету, достал из ножен на поясе кинжал. – Что делать?
– Вам лучше знать, – сказал Тим, отступив на шаг назад. – Делайте так, чтобы кровью здесь не истек. И чтобы мог говорить. Остальное – неважно.
– Можно ему ухо отпилить? – спросил Мышонок по-русски, посмотрев на Шмидта. Переводчик ответил ему:
– Вы знаете свою работу – вот и выполняйте! Как всегда.
– Понял! – кивнув, сказал Мышонок, нагнулся с кинжалом над Очеретом, придавил того в голую спину коленом, схватил за волосы, прижал головой к столбу и к асфальту и, плотно стиснув зубы, с остервенелым выражением лица принялся отрезать комсомольцу ухо. Очерет издал не то слабый вскрик, не то громкий стон и зашевелился обнаженным телом на асфальте, но сильно не дергался, так как уже глубоко закоченел. Возможно, он уже и боль чувствовал не слишком сильно. Мышонок убрал ногу с его спины и выпрямился, отдуваясь, держа в руке кинжал, на лезвии которого краснела кровь. Кровь, вытекая из оставшегося обрезка уха, растекалась и по правой стороне головы Очерета. Тим невольно передернул лопатками и раздраженно проговорил, обращаясь к Мышонку:
– Вы что встали? Видите, на него это плохо действует!
– Энчульдигун! – сказал Мышонок и, шагнув вдоль лежавшего на асфальте голого тела подследственного, снова наклонился возле столба, схватил Очерета за большой палец одной из скованных наручниками рук, оттянул тот и принялся, издавая напряженное ворчание, отрезать. Очерет застонал и задергался, но не настолько сильно, чтобы мог оттолкнуть Мышонка, затем вскрикнул. Мышонок возился, злобно бранясь по-русски и пачкая в крови собственные пальцы. Тут задергался младший Очерет, который, хотя тоже уже сильно закоченел на холоде, увидел, что делает с его братом Мышонок, поскольку тот отрезал старшему брату палец буквально у него, прикованного к тому же столбу, перед глазами. Мальчик, издавая отчаянные стоны, принялся подкидывать свои скованные вокруг столба руки, пытаясь толкнуть ими нависавшие сверху руки Мышонка, и даже смог привстать.
– Пусты ёго, суко!.. – выдохнул он. Мышонок, разразившись громкой руганью, выронил окровавленный кинжал, который зазвенел по мокрому асфальту. Обернувшись, хипо наотмашь ударил младшего Очерета кулаком в голову; мальчик рухнул перед столбом, к которому был прикован, и, дрогнув голыми ногами, затих. Подобрав кинжал, Мышонок продолжил возиться с окровавленным пальцем старшего подследственного, а отрезав, со злостью отбросил в сторону. Переводчик Шмидт в это время стоял с непроницаемым лицом и смотрел куда-то в глубь двора. Тим снова шагнул к лежавшему у столба старшему Очерету и яростно пнул его сапогом в голый бок, после чего, наклонившись, крикнул над его мокрой головой: