– Говори!
Очерет тяжело пошевелил окровавленной головой без уха и будто выдавил из себя слова через оскаленные в мучительной гримасе зубы:
– Здохнеш ты за мною… гад…
Выпрямившись и снова отступив, Тим посмотрел на стоявшего рядом с окровавленным кинжалом Мышонка и сказал:
– Повторите с женщиной!
– Вас?.. Гер?.. – переспросил тот.
– Господин комиссар говорит вам, чтобы вы то же самой проделали с женщиной! – сказал Мышонку по-русски, развернувшись с руками в карманах плаща, Шмидт.
– Яволь! – с готовностью ответил Мышонок, лицо которого от напряжения и возбуждения стало из бледно-розового почти пунцовым. Перешагнув через лежавшего на асфальте, трясясь голым телом от холода, младшего Очерета, он остановился за спиной Ивановой, нагнувшись, схватил девушку за густые каштановые волосы, прижал ее голову к асфальту и принялся отрезать кинжалом ухо. Девушка протяжно закричала: не очень громко, но страдальчески.
– Не нравится, да, большевистская дрянь!.. – бормотал Мышонок, орудуя кинжалом. – Лапулечка красная… К стенке, говоришь!.. Вот тебе и стенка…
Отрезав подследственной ухо, он, выпрямившись, перевел дыхание, после чего снова нагнулся и принялся отрезать ей большой палец на правой руке. Иванова на этот раз не издала какого-либо звука и не дергалась: должено быть, потеряла сознание. Мышонок выпрямился, опустил руку с кинжалом, с лезвия которого капала кровь, и, посмотрев на Тима, сказал на ломаном немецком:
– Уха нет, пальца нет… Что еще убрать?..
– Ничего пока, – ответил Тим. – Лейте воду на них.
– Хлопцы! – крикнул Мышонок подчиненным охранникам. – Воду!
Трое хипо подошли к ведрам с водой, взяли по одному и снова принялись выливать на обнаженных и закоченевших от холода подследственных. Иванова, придя от окатившей ее ледяной воды в чувство, застонала. Тим подступил к ней и, глядя сверху вниз на ее мокрую голову с окровавленными каштановыми волосами, сказал:
– Говори! От ково писмо сумка? Зачем ходиль дом у Очерет?
Девушка только тяжело дышала и стонала, лежа на асфальте перед столбом, к которому была прикована за руки, и безумным взглядом смотрела куда-то вбок. Тим со злостью ударил ее сапогом в голую грудь один раз и другой. Девушка при каждом ударе издала охающий стон, но ничего не произнесла. Оставив ее, Тим подошел к лежавшему рядом, слабо вздрагивая голым телом, старшему Очерету, ударил того носком сапога по окровавленному лицу. Очерет приоткрыл глаза, в которых уже не читалось никакого выражения, и взглянул на Тима.