– А мой дядя в Киле обанкротился, – проговорил, продолжая тему обсуждения, коснувшуюся Кильского институа мировой экономики, заместитель коменданта. На его руке поблескивал тонкий позолоченный браслет часов. – Из-за нещадных процентов. А инфляция тогда известно какая была: чтобы эти проценты заплатить, ему надо было вагон ассигнаций прикатить к банку.
– Чем он занимался? – спросил Тим.
– Держал веревочную фабрику, – ответил заместитель коменданта тюрьмы. – Это же город флота: там на веревки большой спрос… но вот… дяде не повезло.
– Вот вам и экономический университет, – проговорил задумчиво комендант, постукивая карандашом по своему столу.
– Институт, – поправил его заместитель.
– Институт, – повторил комендант.
– Ваш дядя жив? – спросил Тим заместителя коменданта.
– Да, – кивнул тот. – Живет на пенсии. Там же, в Киле. Пьет по утрам молоко с медом.
– Зачем? – поинтересовался Тим.
– Считает, что молоко и мед на завтрак – лучшее средство для поддержания здоровья, – улыбнулся заместитель коменданта.
– Вполне обоснованное мнение! – заметил комендант.
– Мне приходилось в детстве доить корову, – сказал Тим, усмехнувшись. – Трудное занятие, я фермерам не завидую!
– Ваши родители владели фермой? – спросил комендант.
– Нет, – Тим покачал головой. – Но некоторое время пришлось жить на ферме одного… знакомого, – Тим не смог придумать другого нейтрального слова, чтобы обозначить Фольхарта, которого и покойного было мерзко вспоминать.
– Ферма – это отлично! – произнес комендант, откинувшись на спинку своего кресла и заложив за голову руки. – Свежий воздух, зелень, птички по утрам!
– Да, такое есть! – согласился Тим.
На столе коменданта тюрьмы зазвонил телефон внутренней связи. Комендант снял трубку и поднес к уху.
– Слушаю! – сказал он. – Да, пусть войдет! – и положил трубку.
Дверь кабинета отворилась, вошел офицер в погонах унтерштурмфюрера с какими-то бумагами.
– Хайль Гитлер! – поприветствовал он присутствующих, вскинув руку.
– Хайль Гитлер! – ответили на его приветствие все. Унтерштурмфюрер подошел к сидевшему за столом коменданту и принялся говорить что-то о коридорах, лестницах и решетках, вероятно, тюремных, по одной кладя перед шефом бумаги на стол.
– Да, понимаю, – произнес комендант, просмотрев сначала одну бумагу, потом другую. – Это тоже ясно… А что же, Бовеншульте не может найти людей, чтобы там еще один пост разместить?