– А боль? – спросил он.
– Она приходит позже. Но разве ты не жил так же?
Она подошла вплотную, вуаль соскользнула с плеч. Её тело было совершенным. Слишком совершенным. И в этом была угроза.
Он увидел, как по коже у неё пробегают крошечные, почти незаметные черви. Глаза её больше не были бездонными – теперь в них жили миллионы лиц, стиснутых в немом крике.
Она обвила его шею руками и потянулась к губам.
В последний момент он отстранился.
– Я уже видел, как кончается сладкое. Оно потом всегда горчит.
– Жаль, – прошептала она. – Я могла бы подарить тебе рай… на семь секунд.
Ветер взвыл. Её тело исказилось, глаза вспыхнули, как печи крематория.
Она закричала. Не от гнева – от страсти, которая больше не находила выхода. Она бросилась обратно в вихрь, где ждали другие такие же, как она.
– Кто это была? – спросил он проводника, который всё это время молча наблюдал.
– Когда-то – актриса. Затем – муза. Потом – жена. Сейчас – ловушка.
– Специально для таких, как я?
– Нет. Просто для всех, кто ещё способен чувствовать. Ад проверяет.
Он молча пошёл дальше.
Глава 3. Корм для Цербера
Запах. Он пришёл первым – раньше звуков, образов и страха. Смесь кислой рвоты, прогорклого жира и чего-то, что когда-то, возможно, было супом. Потом – вязкая жижа под ногами. С каждым шагом она чавкала, словно чьи-то внутренности просили обратно.
– Что это теперь? – поморщился парень.
– Третий круг, – ответил проводник. – Обжоры. Люди, что прожрали свою жизнь и жизни других. Животы – как пустые гробницы. Никогда не насытились.
Перед ними простиралось болото. Не вода – жир. Вонючий, густой, с плавающими в нём остатками полуразложившейся еды и человеческих тел. Люди – если их ещё можно так назвать – лежали, ползали, захлёбывались. Некоторые вгрызались друг в друга. Один ел свою собственную руку, и при этом хныкал, как ребёнок:
– Мама сказала – доедай всё…
– Они всё ещё голодны? —
– Всегда. Их желудки прокляты. Они раздуваются от любого прикосновения, а потом взрываются изнутри. Но голод не уходит.
Над болотом кружил гул. Это не был ветер. Это было… чавканье. Тысячи ртов, работающих одновременно. Иногда – со стоном. Иногда – со всхлипом. Пир, который не заканчивается. Никогда.
И тут появился он.
Цербер.
Три головы. Все три – как будто слеплены из кошмара шеф-повара: одна с пастью, вечно жующей; другая – с глазами, что не мигают и видят каждый кусок; третья – с ноздрями, чувствующими даже мысль о еде.