– Он видел нас.
– Значит, его нить должна оборваться сегодня!
Ариэль посмотрел вниз. Мальчик спускался с крыши, крепко сжимая руку матери. Его нить теперь была прямой.
– Нет. Теперь – нет.
Лаэль замер.
– Ты нарушил правило.
– Я изменил правило.
Когда Лаэль ушёл, Ариэль остался у Разлома. Он поднял руку. Там, где его пальцы касались нити мальчика, остался слабый золотистый след.
«Почему он видел нас?»
Вопросы кружились в голове, как осенние листья. Но один был важнее остальных:
«Что важнее – закон… или этот миг?»
Миг, когда кто-то впервые за века увидел тебя.
Не как тень.
Не как случайность.
А как хранителя.
И, возможно, это было… хорошо.
Эфириум пах смертью.
Не озоном после грозы, не пылью древних фолиантов – а едким, лекарственным смрадом, въедающимся в перья. Ариэль стоял перед Разломом, и его крылья, обычно невесомые, будто сотканные из теней и лунного света, теперь тяжелели, как пропитанные свинцом.
За кровавой пеленой Разлома пульсировала лаборатория – холодная, вылизанная до стерильности. Сталь, стекло, сияние голубоватых ламп. И в центре – узкая колба, в которой клубилась жидкость.
Она переливалась, как гниющее болото: ядовито-зелёная, с чёрными прожилками.
«Эликсир», – прошептал Эфириум.
Не вирус, не формула – просто эликсир. Потому что именно так думал о нём человек в белом защитном костюме, склонившийся над столом. Звали его Сергей Вольский.
Ариэль видел его нить – толстую, упругую, но с одним уродливым узлом. Там, где сегодняшний выбор раскалывал судьбу на «до» и «после».
– Доктор, параметры стабильны, – сказал ассистент.
Вольский не ответил. Его пальцы сжали колбу так, что суставы побелели.
Ариэль закрыл глаза – и шагнул в его *память*.
***
– Вы уверены?
Голос звучал точно, до мурашек – хрипловатый басок профессора Лебедева. Наставника, тогда ещё молодого, Вольского. Умершего от банального гриппа, потому что мир иногда убивает гениев обыденно.
Вольский (здесь – молодой, без морщин, без этой вечной складки между бровями) стоял у окна. За стеклом бушевала буря.
– Это спасёт тысячи, – пробормотал он.
Ариэль показал ему правду:
– Города, где люди с зелёными прожилками на шее бродят, как сомнамбулы.
– Ребёнок в инкубаторе, чья кожа просвечивает, как пергамент.
– Сам Вольский – седой, сгорбленный, стоящий у двух могил. Жена. Сын. Их лица на фотографиях покрыты теми же зловещими зелёными узорами.