Мелодия, видимо, удавалась. Но звук оценивался на вес. «Сколько ты весишь?» – Игорь любил задавать ей этот дурацкий вопрос снова и снова и слышать ее ответ, остававшийся неизменным. Спрашивал так упорно, что подозрения в насмешке могли возникнуть. И были бы уместны, наверное. Шанс разобидеться. Да, в голове звучала несуществующая нота «л», большой секрет, который подарил и берег не только сад во дворе, хранил его и сад детский, оказавшийся общим для них. А время, проведенное там, тянулось дольше всего, включая послеполуденный сон в огромной комнате, напоминавшей актовый зал, гулкую аулу.
СВОД ДОНА ДЖОВАННИ
«У меня есть тайна», – пел знаменитый баритон голосом Штирлица на мотив, подслушанный у Фрэнка Синатры. Словесно аукаясь с легендарным безголосым актером – любимцем бабушки. «Секрет Полишинеля» – любимая бабусина присказка. И при чем здесь Полишинель? Постойте, рахманиновскую пьесу Игорь разучил рано. И моцартовскую одиннадцатую сонату, в которой когда-то блистал Сер. Вас. Рах. Выдюжил целиком, янычарским маршем не ограничиваясь. Арии Моцарта не изучал. А привязанность свою, следуя неписаным правилам, никем не подсказанной практике, старался не выдавать. На всякий случай. Вдруг Лика ценить перестанет. Либо засмеют другие мальчишки. Хотя роль зайца на утренниках насмешек не вызывала. А может, мать строго посмотрит, в чьем взгляде уже снисходительная ирония и как будто упрек.
Какие права на мир способен предъявить птах, едва вылупившийся, кроме требований сна, учебы и корма? Мир, который большие сороки и птицы прочие давно обжили. Только появился, клюв жалкий, желтый, а уже взрослые песни петь пытается. «Лика, скажи, ты умеешь летать, ведь умеешь?» Конечно, Лика умела летать. Все ангелы обладают такой способностью. Сейчас, по прошествии срока с подходящей сигналетической табличкой «сорок с лишним годков собственного летоисчисления», он постоянно вспоминал об этой истории. В небольшой, по сути, череде его женщин зияли одни прорехи. «Твой матрикул не гуще, чем у моей Эммы Тросовой! Неужели?» – потешался, бывало, я, Павел Дутцев. Красавиц, с которыми что-то – тили-тили-тесто – лепилось и могло вылепиться (условия способствовали), уже невозможно было ни вернуть, ни заново обаять.
Пробежимся по списку. Ната, сокурсница и первая кандидатка в супруги, выглядела чересчур умной, а еще у нее был странный голос, не то что бы резковатый, но слишком склонный к щебетанию на неприятных частотах. Реакции и жесты в моменты вполне обычные казались чопорными и искусственными, она щурилась и жмурилась, ныряя в них. Будто за всем этим тлели комплексы, самовнушение, неискренность или, того хуже, суетный интерес и прочий неуклюжий расклад. Да, у нее была изумительная грудь и вообще прекрасная фигура, но от такого колючего, вредного фальцета трудно было воспламениться. Однажды вечером, чувствуя себя полным, он оставил ее в самый ответственный момент свидания, перед близостью. Абсурд ситуации не помешал охламону тихо закрыть за собой дверь.